Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У ходжи отлегло от сердца — опасность, оказывается, грозила только Серкебаю. Он даже вздохнул с облегчением, но Жалмен бросил на него предостерегающий, мрачный взгляд:
— А тебе рано радоваться, ходжеке! Мне передавали, будто на одном из допросов Омирбек сказал: я, мол, в ауле никому зла не сделал, и мне некого винить в своем аресте. Но вот ходже, который невесть откуда прибыл в наш аул, я как-то намекнул, что, вроде, где-то его видел. После этого меня и арестовали. Это, ходжеке, доподлинные слова Омирбека — ты же знаешь, у меня большие связи в ГПУ. И насколько мне известно, Жиемурату поручат проверить это показание старика.
Лицо ходжи сделалось белым, как хлопок:
— Хау! А он ничего не говорил о воре, которого отпустил?
— Об этом случае мы сами сообщили сотрудникам ГПУ. Я видел — они не верят, что старик мог убить Айтжана. И дабы показать, что он давний враг народа, я рассказал, как однажды он помог бежать бандиту из шайки Джунаид-хана, пойманному аульными активистами.
Ходжа схватился за голову, начал раскачиваться всем телом:
— Вай! Значит, это ты сам вырыл нам яму! Живьем в землю хочешь нас закопать!
Ходже было чего опасаться. Старый Омирбек, и правда, видел его однажды — лицо в лицо. Ведь ходжа и был тем вором, которого старик пожалел и который, как потом выяснилось, слетел хищной птицей с руки Джунаид-хана.
Когда удалось избавиться от старика, ходжа обрел спокойствие. Но Омирбек-то, оказывается, не успокоился!.. И ходжа чувствовал себя сейчас птицей, попавшей в силки. Надо было разорвать их и любой ценой вырваться на волю!
Ходжа вспрыгнул на ноги — словно кто подсунул под него горячие угли, затравленно озираясь, прошипел:
— Бежим из аула! Больше нам ничего не остается.
Серкебай, сидя на корточках, молчал, думая о чем-то своем.
Жалмен, косясь на него, ковырял в зубах сорванной острой травинкой.
Небо казалось встревоженным, неспокойным. С черной вышины падали звезды, они летели на головы заговорщиков, словно желая поразить их, но, не долетев, таяли над горизонтом. Другие звезды, сиявшие в небе, многозначительно перемигивались, — казалось, они договаривались о том, чтобы разоблачить тайные замыслы этой троицы, хоронившейся в осоке.
Серкебай все не поднимал головы. Ему вспоминались советы дочери, которая настаивала, чтобы он признался во всем властям, и уверяла, что ему не по пути с врагами народа, им все равно скоро конец, они обречены.
В глубине души он и сам сознавал это. Но он не осмеливался порвать с Жалменом, потому что страшился его. Этот мерзавец способен не только предать, — он и убьет, не задумываясь!
После долгого молчания Серкебай сказал:
— Хорошо, убежим. А где же мы укроемся?
Жалмен усмехнулся. Так... И этот — в кусты! Что ж, придется продиктовать им свою волю.
Он властно, с презрением проговорил:
— Глупцы! Удрать — легче всего. Но чего вы, собственно, испугались? Я-то пока — здесь. А если, и впрямь, наступит для вас черный день, так тоже можете положиться на меня: как-нибудь помогу вам понадежней укрыться.
— Ты не томи нас, братец! — взмолился ходжа. — Скажи, что нам делать?
— Так слушайте, пустоголовые! Бежать вы всегда успеете, — Жалмен выпрямился, смерил Серкебая пристальным взглядом. — Ты, Айтымбет-бай, что-то юлишь в последнее время! А ведь я давно тебе говорил — если ветер поднимет верблюда, то козу в небеса унесет! Мне будет худо — вам еще хуже! Потому я прежде всего о вас забочусь. И ради самих себя, — Жалмен стиснул зубы, — вы должны покончить с Жиемуратом. Это сделаешь ты, Айтымбет-бай. Потому что именно для тебя вопрос стоит так: или он — или ты. — Он повернулся к ходже. — Что ты на это скажешь, ходжеке? Айтымбет-баю и сподручней его убить — проще, чем выпить воды. Жиемурат живет у него в доме. Ему легко выбрать удобный момент. И кому придет в голову, что хозяин убил своего жильца! Как говорили в таких случаях: дорогая чалма моя, ты спасаешь меня от подозрений! И учти, Айтымбет-бай. Если ты все-таки струсишь и не исполнишь своего долга — считай, что ты сам уже в могиле!
У Серкебая мелко-мелко дрожал подбородок.
— Жалеке... неужто нет другого выхода?
— Э, да ты, гляжу, уже хвостом крутишь! Уж не хочешь ли породниться... вот с этим! — Жалмен выхватил из-за голенища сапога большущий кинжал и поднес его к шее Серкебая.
У того слезы выступили на глазах.
Ходжа в ужасе смотрел на обоих.
Спрятав кинжал, Жалмен обратился к Серкебаю:
— Я уж говорил, что Жиемурат должен ехать в район. Ты, случаем, не знаешь, когда?
— Кажется, завтра утром, — все еще трясясь всем телом, словно в лихорадке, слабым голосом ответил Серкебай.
У Жалмена напряглись все мускулы на лице. Значит, завтра днем Жиемурат явится в ГПУ и доложит там о нем, Жалмене. Нужно поторопиться и опередить его!
— Вот тебе и удобный случай, Сереке! Нет необходимости проливать кровь у себя в доме. Завтра, как только Жиемурат выедет из аула, ты поскачешь следом. Ну, как? Я ведь тоже умею давать полезные советы! А ты, ходжеке, подбери для него самого быстрого коня. Если же вы замешкаетесь и сорвете дело — пеняйте на себя! Тогда твоим костям, Айтымбет-бай, гнить в тюрьме, — предупреждаю! Или нет... Если я узнаю, что Жиемурат добрался до района целым и невредимым, то не сносить тебе головы, Айтымбет-бай, я убью тебя — чтобы не видеть арестованным!
Серкебай чувствовал себя так, будто небо всей тяжестью навалилось на его плечи.
Жалмен, вынув из кармана наган, передал его Серкебаю и уже мягче сказал:
— На, возьми. И не дрожи, как заячий хвост!
