Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Пиши: сдает кузницу. Что еще-то он может сдать?

— Ладно. Кузницу, так кузницу, — согласно кивнул Нуржан. — Мехи, правда, старые.

— Ничего, подлатаем!

Давлетбай снова спросил:

— А женге тоже вступает?

Нуржан замотал головой:

— Ей и без колхоза забот хватает: дитя нянчить, еду готовить.

— Ха! Тоже мне работа! — поддел его Турганбек. — Гляди, как бы она у тебя не разжирела, дома-то сидя.

Все рассмеялись. А Жиемурат разъяснил, что колхоз создает все условия, чтобы вступившие в него женщины могли работать, а детей матери смогут оставлять в колхозных яслях. Он говорил так убедительно, что Нуржану пришлось согласиться — записать в колхоз и жену, хотя сделал он это с явной неохотой.

Подготовив заявление, Давлетбай протянул его Нуржану-уста для подписи.

В это время вошел Жалмен.

Он не знал о собрании, состоявшемся перед конторой и принявшем плотника в колхоз, и, увидев заявление, строго напустился на присутствующих:

— Ха! Я гляжу, вы уж за других заявления пишете! И в колхоз, значит, теперь без собрания принимаем? Не думаю, что за это нас погладят по головке.

Наступило неловкое молчание. Все понимали, что это, конечно, не дело — писать заявление за тех, кто пожелал вступить в колхоз. Того гляди, по аулу могли поползти слухи, что вот, мол, крестьян силой загоняют в колхоз, даже заявления пишут не они сами, а Давлетбай, Айхан или Жиемурат.

Однако поспешные обвинения Жалмена произвели на всех какое-то тягостное впечатление.

Айхан оглядела его со скрытой насмешкой и сказала:

— Все шутите, Жалмен-ага? Напрасно. Нам сейчас не до шуток.

Жалмен побледнел, нервно погладил усики:

— Какие тут шутки! Хау, а вдруг завтра явится комиссия — проверять заявления? Спросят: кто это заявление написал, ты? Нет, Давлетбай. А это? Жиемурат. А в колхоз вы добровольно вступили, попросили об этом общее собрание? Какое там собрание, нас заставили! Вот ведь как могут ответить наши крестьяне! Да вы что, товарищи, законов не знаете или забыли о них? А может, сознательно идете на их нарушение, а?

Неожиданно в разговор вступил Турганбек:

— А ты, Жалеке, не пугай нас законами-то! Законы у нас творит народ — такие вот бедняки, как я. А для меня какая разница, кто за меня заявление нацарапает. Сам-то я все одно не смогу: неграмотный. А насчет собрания... так было собрание, мы все подняли руки за Нуржана-уста! Он в колхоз пришел не петляя, прямой дорогой. И мы, значит, рады за него.

Жиемурат, словно он и не слышал этого спора, положил руки на широкие плечи Нуржана:

— Поздравляю, ага! Отныне вы наш брат и колхоз — ваша семья. Харма! Мы желаем вам удачи в работе!

Передав Айхан заявление, подписанное Нуржаном, Жиемурат вместе с ним, Садыком и Турганбеком вышел на улицу и присоединился к работавшим колхозникам.

А Жалмен, ошеломленный происшедшим, остался стоять как вкопанный, напряженно раздумывая — как ему лучше поступить?

34

Как всегда, когда его обуревали тревога и ярость, Жалмен всю ночь проворочался в постели без сна и утром никуда не пошел — не поднялся даже, чтобы выпить чаю. Он то кусал губы, то злобно сжимал кулаки. И все ясней для него становилось, что нет теперь иного выхода, кроме как расправиться с Жиемуратом. Этот пришлый что-то заподозрил. Не случайно он недавно накричал на Жалмена, заявив, что это Жалмен виноват во всех бедах, а вчера, в конторе, не стал даже возражать ему — а ведь он все слышал, только делал вид, будто безразличен к происходившему!.. А тут еще Нуржан... Сам бы он не вступил в колхоз — наверняка его уговорили. Значит, с ним беседовали. Значит, он мог и проболтаться о том, как Жалмен угрожал ему...

Все запутывалось, и не с кем было поделиться своей тревогой, не с кем посоветоваться: ходжа теперь словно привязан был к этому проклятому загону.

Не вытерпев, он выскочил на улицу.

Над ним распахнулось чистое, ясное небо: ни облачка, даже крохотного, величиной с тюбетейку. Предполуденное солнце резало глаза. Снег всюду уже стаял, под ногами чавкала грязь. В лицо дул по-весеннему легкий ветерок. Сауир, первый месяц весны, вступал в свои права.

Жалмен продвигался вперед медленно, с трудом вытаскивая сапоги из вязкой жижи, прикрывая ладонью глаза от солнечных лучей. Он часто оскальзывался и еле удерживал равновесие. Обходя старый турангиль, росший перед домом Серкебая, он все же, оступившись, упал. Тяжело поднявшись, оглянулся, — не видел ли кто, — и, отломив от турангиля ветку, стал счищать грязь с одежды.

Когда он добрался, наконец, до Серкебая, то шатался, как пьяный. На его счастье, дома, кроме самого хозяина, никого не было.

Жалмен повелительно бросил Серкебаю:

— Встретимся нынче вечером! — и тут же поспешил дальше.

Возле конторы было полно народу, но никто не приветствовал Жалмена, каждый был занят своим делом: крестьяне приводили в порядок коровник.

Нуржан-уста, пришедший со всеми своими инструментами, чинил соху.

Рядом стоял ходжа, он вытянул шею и изогнулся над мастером, как цапля над водой.

— Эй, ходжеке! — окликнул Жалмен. — Где Жиемурат?

Ходжа догадался, что Жалмен пришел неспроста, и отошел в сторону от Нуржана.

Приблизясь к нему, Жалмен шепнул:

— Сегодня вечером!

Ходжа молча кивнул в знак того, что все понял.

Дома Жалмен еле дождался захода солнца. Ему не терпелось увидеться со своими сообщниками.

На его беду, ночь выдалась лунная, светлая. Звезды сияли во весь накал. Заговорщики поспешили убраться подальше от аула и укрылись в зарослях осоки.

— Только давайте поскорей! — поторопил ходжа. — Я сказался, что иду поужинать. Оставил заместо себя Давлетбая. Скоро Жиемурат должен прийти.

— Ты не паникуй! — поморщился Жалмен. — Успеешь в свой загон.

Ходжа и Серкебай выжидательно уставились на Жалмена.

А для того главной заботой сейчас было — и виду не показать, что он боится прежде всего за свою шкуру. Если они догадаются, что он, Жалмен, вот-вот может быть разоблачен, то тут же от него отступятся.

Жалмен начал хвастливо и уверенно:

— Вы верно, и сами заметили, что с