Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Напрягите память, ага, — попросил и Жиемурат. — Возможно, от этого, и правда, многое зависит.

Омирбек наморщил лоб, лицо его приняло страдальческое выражение. Все-таки, видно, ему удалось что-то вспомнить, он медленно заговорил:

— Да, давненько это было, тому лет одиннадцать. У меня тогда родился сын, и на радостях я пустил на ветер все свое добро — хе, не так уж много его и было. Каждому, кто желал счастья моему сыну, я готов был отдать все, что имел. А о завтрашнем дне и думать не думал. Как-то темной зимней ночью лежу я, но не сплю, люльку качаю. Вдруг слышу: на улице шум. Я люльку моей хозяйке передал, а сам — на улицу. Вижу, толпа собралась, а в толпе человек стоит, дрожит, как заячий хвост. Крестьяне подступают к нему с кулаками. Позор вору, кричат!.. Кто-то говорит: «Давайте привяжем его к изгороди и оставим на морозе». Я спросил у соседей, что стряслось и кто этот человек. Оказывается, его поймали, когда он пытался увести корову у одинокой вдовы. Ну, ясное дело, народ — в гневе. А меня жалость взяла. Я ведь в жизни-то и овцы не обидел. А тут какой-никакой, а человек. Стал я уговаривать земляков — мол, подождем до утра, утро вечера мудренее, выясним, кто он да откуда, что толкнуло его на воровство, а уж потом соответственно и накажем. А вор молчит, и голова у него трясется, да и сам шатается, как былинка на ветру, — ткни в него пальцем, упадет. Оголодал, видно. Ну, народ у нас не злой, согласились со мной земляки. И надо ж случиться, что мне-то и поручили охранять вора до утра. Привел я его к себе домой. Рук не развязываю, но накормил досыта, из последних запасов. Бедняга, видать, намерзся за ночь. А от тепла его разморило, он задремал. А потом вдруг вскинулся и начал меня упрашивать: мол, отпусти меня, за ради бога, я готов стать твоим рабом и клянусь, не буду больше воровать, пылинки чужой не возьму!.. В это время сынишка мой заплакал. У вора тоже на глазах слезы заблестели. Кто это, говорит, у тебя — сын? Дай бог ему счастья, и да осчастливит он твою старость! Ради сына своего, говорит, отпусти меня на волю, век буду тебе благодарен. У кого сердце не растает от таких слов? Разговорились мы. Оказалось, и у него есть дети, двое. А жил он бедно, не вылезал из нужды, и чтобы детей прокормить, пошел на воровство. Рассказывает он мне это, а сам слезами заливается. И все просит: отпусти, ага, дай мне живым добраться до своих ребятишек, ягнят ненаглядных. Э-хе, сердце-то не камень, совсем я размяк от его слез да жалоб. Развязал ему руки и отпустил на все четыре стороны. Ох, и досталось же мне потом за это от земляков! Чуть не убили, ей богу.

Омирбек горько усмехнулся своим воспоминаниям.

Начальник ГПУ достал из кармана папиросу, предложил закурить Жиемурату. Потом открыл железный сейф, извлек оттуда несколько фотокарточек, разложил их на столе перед Омирбеком:

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей?

Старик вытер рукавом слезящиеся глаза, наклонился над снимками. С одного из них на него смотрел худощавый, скуластый человек с толстым и рыхлым, как кусок теста, кончиком носа.

Омирбек задержал на нем пристальный взгляд. Часто-часто замигал ресницами. Лицо на фотографии было очень знакомое. Ну, да, это тот воришка, над которым он сжалился одиннадцать лет назад.

— Да, да, это тот самый... — торопливо пробормотал Омирбек, пораженный и растерянный, — которого я отпустил.

Начальник ГПУ не прерывал его, спокойно курил, давая Омирбеку время подумать и прийти к твердому убеждению, что вор и человек на снимке — одна и та же личность.

Жиемурат, подойдя к старику, глянул из-за его плеча на снимок, удивленно поднял брови:

— Э, да это же вылитый ходжа! Он сейчас живет у нас в ауле. Ну, не вылитый, изменился, конечно, за это время. Но очень похож!

— Осторожней с выводами! — предупредил Ауезов. — Многие люди похожи друг на друга. На фотографии перед вами — один из бандитов Джунаид-хана.

Омирбек, не отрываясь от снимка, все бормотал:

— Вай-вай, мне ведь и почудилось тогда, что наш ходжа походит на того воришку... Вот на этого, — он ткнул пальцем в снимок. — И верно, похож.

— Похож, похож, — подтвердил Жиемурат. — Только у ходжи борода, а этот с усами. А так — ну не отличишь!

Начальник ГПУ вызвал сотрудника и велел увести пока Омирбека.

Оставшись один на один с Жиемуратом, спросил:

— Тебе известно, откуда ходжа к вам прибыл?

— Нет, в ауле о нем почти ничего не знают. И меня это не интересовало, пришлых-то у нас — не счесть.

Стряхнув пепел с папиросы, Ауезов задумался. А потом начал подробно расспрашивать Жиемурата о ходже и Жалмене, об их поведении в последнее время.

Жиемурат постарался припомнить все, что знал и слышал о них.

Ауезов раздумчиво произнес:

— Да, старика зря арестовали, он ни в чем не виновен. Гм... Зря — но не случайно! Он мог вот-вот узнать в ходже того вора, которому когда-то даровал свободу. А вор-то, как уже было известно, крепкой ниточкой связан с Джунаид-ханом. Вот преступники, заметая следы, воспользовались помощью следователя и упрятали старика за решетку, от греха подальше. Таким образом, руки у них оказались развязанными.

— Надо сегодня же задержать их! — нетерпеливо воскликнул Жиемурат.

— А ты не полошись! — остановил его Ауезов. — Спешка-то до добра не доводит. Мы пока сделаем вид, что Омирбек все еще под арестом. А утром я доложу обо всем товарищу Багрову, поеду с тобой в ваш аул, выясню кое-что на месте. Надо во всем хорошенько разобраться, чтобы, не дай бог, опять не арестовать невиновного.

— Но и медлить не следует!..

Начальник ГПУ пригласил Жиемурата переночевать у него дома.

После ужина они долго еще беседовали. Когда, уже за полночь, собрались ложиться спать, в дверь постучали. В комнату ворвался запыхавшийся, взволнованный джигит:

— В ауле Курама подожгли контору!

У Жиемурата упало сердце, на него словно вылили ведро ледяной воды. Ноги