Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Земли на Речном поселке не хватало, оттого убогие домишки ютились на жалких клочках земли, петляли улочки, кои старались не называть именами партийных деятелей, дабы этим не принижать достоинство заслуженных номенклатурных работников.
Чужаку было трудно найти нужный дом, милиция не могла появиться здесь незамеченной. Но тут скрыться можно было легко, а рядом грохотала железная дорога, напоминая о странствиях.
Но Пашка легко нашел путь к нужному двору. Тот был огорожен высоким глухим деревянным забором, такими же были калитка и ворота. Веселье, шумевшее за забором, несколько притихло, когда Пашка постучал в калитку. Хозяин выглянул через щель почтового ящика, калитка открылась, впустив гостей, и былое веселье возобновилось.
За столом, поставленным под аркой, разместилось человек семь, включая хозяина, но оставалось довольно места, чтоб разместить гостей. Как будто Аркадий узнал одного-двух человек из той компании, что была с Пашкой в пивной на автостанции, но уверенности в том не имелось. С одним из гостей Аркадий пересекся взглядом и, кажется, вздрогнул, ибо правый глаз гостя имел какую-то странную расцветку: на серой радужке имелось светло-рыжее пятно. И казалось, словно зрачок был залит кровью.
Никто не спросил кто они – вполне было достаточно того, что их привел Пашка. Ответно пришедшие не спешили с расспросами.
На табуретке магнитофон крутил бобины с магнитной пленкой, совершенно уместно пел Аркаша Северный:
«…
Друзья, моя находка:
Не так уж плох мир наш,
Пока ещё есть водка –
Це-два-Аш-пять-О-Аш!
И череп полон шуток, и в мыслях ералаш,
Когда течет по горлышку Це-два-Аш-пять-О-Аш.
…»
Пришедшим тут же налили: мужчинам водки, дамам – красного домашнего вина, затем выпили под пустяковый тост.
Хозяин дома представлял собой нечто среднее между индийским йогином и древним христианским святым. Летом рыбачил, бил птицу из самодельного арбалета, в остальные времена года ради дармового тепла и кой-какой зарплаты служил истопником при какой-то котельной.
Полупраздный образ жизни давал возможность предаваться размышлениям. Он понимал сумбурность и необязательность тоста и, наливая гостям по второй, произнес:
– Всякий тост можно ужать до минимума. Вместо того, чтоб говорить: «Я хочу выпить…», скажем, «за женщин», «за дружбу», еще за что-то, следует говорить просто: «Я хочу выпить!», ибо зачем это лицемерие?
За столом было шумно, мужчины много говорили о спорте: конечно, о начавшейся Олимпиаде в Монреале. Вспоминали и прошедший чемпионат Европы по футболу, однако меньше – СССР в финальную часть не пробился, в Югославию не поехал.
– А Паненка, Паненка как гол-то забил! – во хмелю вспоминал гость с золотыми зубами.
– Фраер твой Паненка! – возражал ему сосед. – Хороший форс дороже денег, да только пенальти забить много ума не надо. Это Виммер красиво пробил испанцам в четвертьфинале. Через себя!
– То не Виммер был, а Хённес! Виммер ему пасовал.
Курили рядом, отойдя от стола к винограднику, чтоб не портить дымом вкус блюд.
Когда Аркадий встал размять ноги, он расчехлил «ФЭД-3», пригласил сфотографировать на память, но предложение энтузиазма не вызвало.
– Тогда меня с Викой сфотографируй, – попросил он Пашку.
Тот кивнул и запечатлел парочку на фоне заурядной саманной стены:
– Улыбочку!
Заиграли «Семь Сорок». Барабаны в колонках стучали ровно, и казалось, что это не музыка, а кто-то часто выколачивает ковер.
Снова постучали, хозяин отправился открывать, и во двор вошли два старика. Перед стариком, который был моложе, хозяин дома залебезил. За столом пронесся шепоток:
– Сам Кагул пожаловал.
Кем был второй старик, никто не знал, пока его не представил Кагул:
– Мой хороший друг, прибыл к нам из очень северных краев. Прошу любить и жаловать – Фрол Филиппович.
Тот вежливо и как-то изящно поклонился – было в нем нечто старорежимное, дореволюционно-соблазнительное.
Кагула и Фрола Филипповича усадили как раз напротив Аркадия, и тот сумел рассмотреть северного гостя лучше. Уж непонятно на каком честном слове в нем держалась жизнь. Была у Фрола Филиповича тонкая прозрачная кожа, сквозь которую виднелись вены и иссохшие мускулы. Его редкие волосы были седы без какого-либо иного оттенка. Но глаза у старика были чисты и голубые словно у ребенка.
– Водки или самогона? – предложил хозяин новым гостям.
– А чтоб вы порекомендовали? – спросил северянин.
– Ждановская водка неплоха… Но самогон крепче, – ответил хозяин.
– Тогда самогона. Раньше ведь водка была – за пятьдесят градусов крепостью. Чистый абсент, – покачал головой Фрол Филиппович.
И ясно было сидящим за столом, что гость действительно пробовал абсент.
После очередного тоста отдыхающие снова разбились по группкам.
И, как бывает на подобных мероприятиях, стало заканчиваться спиртное. Нет, еще имелось вино, еще плескался самогон. Но скоро должны были закрыться магазины, оттого было принято решение направить посыльных за водкой или портвейном. Определили, что это будет Пашка и Аркадий. Поскольку они прибыли последними, то и были самыми трезвыми, если не считать стариков. Магазин находился далече, и добираться туда было лучше на велосипеде. А чтоб тот не украли около магазина, ехать предстояло вдвоем.
Из сарая выкатил двухколесный драндулет без фары и крыльев. Его рама была многократно перекрашена, поскольку он, вероятно, уже менял хозяев около магазина.
– Пьяный за рулем – убийца! – хохотнул Аркадий, глядя, как Пашка устраивается на сидении.
– Не боись, командир! Прорвемся!
Аркадий сел на багажник, и они уехали. Им вослед пел Северный:
«…
Из подробностей пикантных -
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы;
Ну, а женщины Одессы -
Все скромны, все поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае, красивы.
…»
В разгар хмельного веселья Валентина вдруг почувствовала на себе взгляд. Повернув голову, она увидала, что ее рассматривает Фрол Филиппович.
«Чего вылупился, старый козел,» – подумала Валя, но старику улыбнулась, вложив в улыбку сожаление и гран презрения.
Тот, видимо, уловил презрение и указал подбородком на плечо Валентины.
– У меня был знакомый – у него имелось подобное родимое пятно. Оно напоминает Францию. И знакомый татуировкой довел схожесть до полной. Подвел контуры, набил французский остров, что в Средиземном море – не то Корсику, не то Сардинию. Ну и любил, чтоб его назвали Французом. Но звали его Угрем – вертлявый был…
Приметы совпадали – Валентина кивнула:
– Это был мой отец.
– Твой отец был вором, ты знаешь? – продолжил Старик. – На самом деле вору татуировка – это лишняя особая примета. Но с
