Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

Он жил в новостройке на удобном третьем этаже – один в двухкомнатной квартире. Вид квартира имела хоть и приличный, но не вполне обжитой, неуютный.

– Тебе сюда кошку надо, – сказала Маша осматриваясь. После выпитого в ресторане они перешли на «ты».

Он промолчал.

На румынском кухонном гарнитуре они пили болгарское солнечное вино. Теперь Легушев рассказывал про Польшу, где он единожды был, и про Югославию, куда не попал, но когда-то обязательно поедет.

Выпили на брудершафт, затем, как велит обычай поцеловались. Поцелуй затянулся, стал более страстным…

Первый раз Легушев овладел ей прямо на обеденном столе, опрокинув при этом бутылку вина. Маша не была девственницей, но отдавалась неумело. Зато Владлен брал ее страстно, и с каждым толчком стол громко бил по стене. Частота ударов не оставляла разбуженным соседям сомнения в причинах происхождения грохота. Этот шум веселил Машу, а Владлен упивался своими победами и властью. Он прибыл в чужой город, отнял у человека его место, должность, даже женщину. Мир принадлежал ему.

Шум был недолог, и после они пили кофе. Затем продолжили плотское единение в более подходящем месте: несмотря на холостяцкий статус, Легушев предусмотрительно поставил в своей опочивальне двуместную кровать.

– Ты разбудил во мне женщину, – шептала Маша.

И, конечно же, врала…

–

…А на третий день Светлана Афанасьевна умерла.

В модельном цехе сколотили из лежалых досок гроб, обили его черной тканью. Легушев распорядился с автобазы выделить автобус.

Соседки омыли покойницу, обрядили, заказали поминальный обед на даденые Аркадием деньги.

Семейный стол, который видел все праздники: и проводы Аркадия в армию, и его встречу, и семейные посиделки, нынче был опять раздвинут – а на нем возлежала покойница с одной толстой свечой, словно кушанье для смерти. И смерть еще здесь. Она съела основное блюдо, и выбирает – кем бы закусить.

А где-то около часу дня во вторник гроб с мамой опустили в землю на аэродромовском кладбище рядом с отцом. Стояла оглушающая жара. Затем присутствующие пошли на поминальный обед в столовую мимо галантерейного магазина, возле которой стояла бочка с вкуснейшим и прохладным квасом. Возле бочки почти все задержались, выпив поллитра-литр колючего и ледяного напитка

Вернувшись с поминок, Аркадий насыпал себе борща, сваренного еще покойницей. Ел его с черствым хлебом, плакал, и слезы падали в миску.

Затем пришел с бутылкой водки Пашка, он наливал другу исправно, мало говорил, но много слушал.

– Она жаловалась на слабость раньше, – корил себя Аркадий. – Если бы раньше обнаружили… Ведь даже не попрощались! Были бы связи и деньги, может быть, и спасли. А у нас ни того, ни этого. Вот как на свете жить после этого?

– Быть бедным – это, конечно, жизненная подлость…

Аркадий вдруг вспомнил, что на Новый Год мама из всех дыроколов в стройуправлении ссыпала бумажную труху, приносила Аркадию вместо конфетти. От этого воспоминания он завыл, зарыдал.

Водку пили из граненых стаканов. Их нашли на лоджии, среди нехитрого скарба, собранного покойницей. Рядом с коробкой наполненной хозяйственным мылом, которое от времени уже пересохло и потрескалось, стоял ящик с обычными гранеными стаканами, припасенными на гипотетическую свадьбу Аркадия. Но стаканы пригодились для иного.

Пашка закусывал найденной луковицей, Аркадий все больше – злостью.

– И врачи – скоты. Это же надо! Бросить человека. И Валька твоя – тоже хороша. Знаешь, что она сказала?

Пашка знал:

– Она права была. Грех это конечно, но тебе легче с того, что она мучилась дольше?

Водочную бутылку со стаканами Аркадий смел со стола одним широким жестом:

– Да что ты понимаешь! Это мать моя! А она ее усыпить хотела! Как шавку дворовую!

Пашка промолчал, хотя мог бы ответить, что шавок обычно отстреливают.

Аркадий зарыдал, положив голову на стол. А когда закончились слезы, поднялся, посмотрел Павлу в глаза взглядом таким трезвым, что тому стало страшно.

– А давай украдем деньги?..

– Какие?

– Да зарплатные!

– Ты пьян, вот и городишь всякую ерунду.

Как водится в таких делах, Аркадий тут же заспорил, что не пьян ничуть.

Тут же на пожелтевшем от времени листке школьной тетрадки появился первый еще куцый план. И если бы того листка не было – все бы заглохло, прошло, как проходит похмелье.

– Вот лестница, вот комната охраны. Напротив касса. Так вот мы войдем со стороны столовой. Там стена не несущая. Здание на колоннах, кроме внешних стен все остальные – перегородки. Мы когда силовой кабель тянули – разбивали их дрелями легко.

Неправда, что алкоголь ведет бесповоротно к погибели мозга. Ибо существует неуловимая мера, коя мозг напротив не сколько разгоняет, сколько заставляет идти дорожками необычными.

Проснувшись, Аркадий лечил головную боль льдом и водой. На столе он обнаружил набросок плана, который дополнил несколькими деталями.

Потом, конечно же, протрезвев окончательно, Аркадий ужаснулся своего намерения, но от него не отказался. Не потому, что было поздно бросать – наоборот, убаюкивала мысль о том, что это просто такая игра, которую можно всегда остановить.

Это было соблазнительно и пугающе.

В своих мечтаниях Пашка наивно фантазировал, как можно деньги потратить:

– Надо ехать в Грузию. Там люди деловые, их большими деньгами не удивишь. Для вида завести и себе какое-то дело, купить дом, «Волгу». Опять же – море, фрукты, мандарины. Я, знаешь, как мандарины люблю. Я их с кожурой ем!

Глава 20

Светофор на перекрестке проспектов Ильича и Металлургов был беспощаден к пешеходам. Стоящий у края тротуара прохожий успевал на зеленый свет перейти улицу только бодрым быстрым шагом. Если же человек шел неспешно, из-за флегматичности или болезни не успевал – ему приходилось задержаться на островке безопасности меж трамвайными рельсами. Еще помогали дорогу перейти трамваи, у которых остановка была аккурат рядом с переходом. Вагоновожатый открывал двери – и вне зависимости от сигнала светофора, поток машин замирал.

Проспект Ильича был широк, но машин по нему шло немного, а пешеходные переходы действительно размещались не лучшим способом. И работяги, спешащие на смену, обычно пренебрегали светофором, переходом и правилами дорожного движения.

Поэтому, собираясь на новоселье, Аркадий срезал дорогу через дворы, перешел проспект у «Искры» и оказался на автостанции, густо пахнущей дизельными выхлопами. Отсюда к пригородному автовокзалу ходили «девятнадцатые» – громыхающие, но шустрые «ЛиАЗы». В рабочие дни утром и вечером толпы советских граждан заполняли до предела салон, испытывая его и двери на прочность. Но в выходные в автобусе даже оставались сидячие места. Впрочем, и сам автобус в таки дни ездил реже и медленнее.