Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

конечно еще до тебя. Это ощущение я никому бы не мог объяснить, а тебе сейчас попробую. Понимаешь, мне кажется, что я смотрю в бинокль на множество шикарной еды на другом берегу реки. От увеличения еда делается еще шикарнее, еще соблазнительнее, уже в каком-то другом, духовном, что ли, смысле, но доступнее от этого, конечно, не делается, и вот мне очень хочется протянуть руку, но я руки не протягиваю, потому что знаю, что еды не достану, что еда — все равно что призрак, что я еды не достану, и если я протяну руку — все равно станет только хуже. Ты поняла меня?

Дина. Да.

Кирилл. Я называю это ощущение идеальным видением. Мне кажется, что ты все время живешь среди таких идеальных видений, ты протягиваешь руку и все время черпаешь холодную воду или ранишься о стекло. А ты подумай — сколько тысяч людей в мире погибают сейчас каждый день от землетрясений, наводнений и, наконец, в войнах? В конце концов, у нас с тобой все совсем не так уж плохо, и главное — все впереди. Я знаю, что ты не переносишь упреков, но пора же с этим кончать.

Дина. Ты забыл про Пенелопу или как ее там… Сколько лет она ждала своего Одиссея?

Кирилл. В мире еще не все правильно и не все в порядке…

Дина. Только в ней текла не кровь, а остуженное кипяченое молоко.

Кирилл. Я ничего не говорил про Пенелопу, ты сама сказала о ней. Я говорю только о тех тысячах, которые если и остаются живыми, то остаются с детьми вообще под открытым небом, без какой-нибудь даже бумажной крыши над головой.

Дина. С детьми и мужьями?

Кирилл. С детьми и мужьями. Это сегодняшняя настоящая реальность, а не идеальные видения. И мы обязаны с ней считаться.

Пауза.

Дина. Бросим с этого года институт, уедем куда-нибудь в Среднюю Азию, будем жить у озера, среди солнца, на стеклянной веранде, будем строить дома, стойкие к землетрясениям, растить своих детей, учить чужих и любить друг друга…

Кирилл. Людей на улице стало больше. Кончился, как видно, рабочий день. В окнах верхнего этажа пылает солнце. Окна нижнего этажа темные и тусклые, как прежде. Еще очень светло. Весна.

Дина. Вот так.

Встала, за ней К и р и л л. Пауза.

Кирилл. Глаза у тебя совсем белые. Что с тобой?

Дина. Не могу понять, для чего тебе это так нужно?

Кирилл. Что?

Дина. Чтобы тебя все знали?

Кирилл. Тебе же первой надоест рай в шалаше. Разве тебе не хочется сделать что-нибудь такое, чтобы тебя все знали и любили?

Дина. Это само собой.

Кирилл. Но когда меня будут ценить и другие, ты меня будешь любить еще больше. Я знаю.

Дина. Нет.

Кирилл. Вот увидишь. (Усаживает ее опять на скамейку, садится рядом.) Стану скоро богатеем-аспирантом, сниму роскошную комнату и первый раз выйдем из нее только через месяц.

Дина (подвинулась к нему). И было это еще через три года.

Кирилл. Всего через три. А может быть, через два. Всего через два.

Дина. Мать тебя не отпустит. Она тебя не отпустит и через пять лет, она тебя не отпустит до тех пор, пока не увидит себя матерью академика. Как я ее ненавижу.

Кирилл. Не надо. Потом ты будешь жалеть об этих словах.

Дина. Не буду.

Кирилл. Нет, будешь. Ты сама же считаешь, что кого-нибудь ненавидеть — это просто ужас до чего плохо.

Дина. Уж о чем, о чем, а вот об этих своих словах я нипочем не пожалею.

Кирилл. Нет, пожалеешь. Я знаю. Выходит совсем смешно — я знаю о тебе больше, чем ты сама. А мама меня отпустит. Вот увидишь.

Дина. Нет. Я бы тебя ни за что не отпустила, если бы была твоей матерью.

Кирилл. Ладно, уговорила. Поднатужусь и напишу в будущем году замечательный диплом. Превращусь сразу в доктора или на худой конец в кандидата. И сразу получу квартиру из пяти необозримых комнат. И ты в ней станешь хозяйкой.

Дина (подвинулась к нему). Из пяти не дадут.

Кирилл. Тогда из восьми, но никак не меньше, чем из пяти. И тогда ты родишь мне сына.

Дина (положила голову ему на плечо). Нет. Ни за что. Вдруг у моего сына будет большое будущее, а его полюбит девушка, и ему, чтобы не уменьшить своего большого будущего, придется целоваться с ней в вонючих подъездах.

Кирилл. Ужасно люблю, как пахнут твои волосы. До тебя я не знал, что есть такой запах. Не придется. С нашим сыном будет все в порядке. Им будет легче, нашим детям. Наши родители не могут нам предложить квартир — большая война все разрушила, твои родители не смогли сохранить для тебя даже себя. А я буду здорово, до чертиков здорово работать, и за это государство даст мне отличную квартиру, а мы оставим ее нашим детям.

Дина. Конечно. Мы оставим ее нашим детям (на ухо). Откуда ты знаешь, что все так хорошо будет?

Кирилл (на ухо). Знаю.

Дина (смеется, на ухо). Откуда?

Кирилл (целует ухо). Какое у тебя милое теплое необыкновенное ухо! (Целуются. Появляется старуха в черном, с палкой.)

Старуха (очень громко). Приспичило!

Они вскочили, оглядываются. С т а р у х а уходит прочь.

На скамейке, рядом, рыжая девушка и парень целуются.

Кирилл. Смотри, этим хоть бы что. У них все проще. Или так кажется?

Дина. Уйдем, уйдем, уйдем отсюда! Немедленно уйдем! (Кричит вслед старухе.) Ведьма!!

Парень и рыжая девушка только сейчас перестали целоваться, они громко смеются. Старуха обернулась и погрозила Д и н е палкой. Девушка и парень смеются.

Д и н а побежала за старухой, потом от старухи, потом опять к старухе и опять от нее. Парень и девушка снова целуются. К и р и л л бежит за Д и н о й. Возле одного дома они остановились. Оба тяжело дышат.

Кирилл. Если тебе нравится, чтобы я бегал за тобой буквально, пожалуйста, мне это совсем не трудно.

Дина. А разве я не права, разве старушка не ведьма?

Кирилл. Еще бы! Конечно, ну конечно, эта бабушка — ведьма! Сейчас она оседлает свою клюку и с дымом взовьется в небо. Она понесется над городом, будет заглядывать в окна и страшными рожами пугать маленьких детей. Ты только гляди в оба, как бы она от зависти не напустила на тебя порчу!.. Сейчас у тебя глаза большие и черные. Ты перестала наконец злиться.

Дина. А я и не злилась. Ты все