Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

Дина. Не знаю. Может быть, меня ждут…

Кирилл. Кто тебя ждет? Бойко? Я убью каждого, кто осмелится тебя ждать! Кто тебя ждет?!

Дина. Не кричи так. На нас уже все оглядываются. Я не говорю, что меня кто-то ждет, я говорю, что, может быть, где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь меня ждет…

Кирилл. Это я тебя жду. Именно я и именно здесь. На нашей скамейке. Я жду тебя здесь уже пять суток и четыре часа. И еще всю мою жизнь. Сядем. (Садятся на пустую скамейку и сразу долго целуются.)

Дина. Как хорошо! Еще, еще и еще! (Целуются, потом Д и н а вдруг вскакивает и пересаживается на скамейку напротив.)

Кирилл. Что с тобой? (Хочет пересесть к ней на скамейку.)

Дина. Не смей!

Пауза.

Кирилл. У каждого стало по скамейке… По собственной отдельной скамейке.

Дина. Да, мы сейчас расселись, как полагалось сидеть кавалеру и барышне по законам старинного этикета — визави. По-французски это называется vis-à-vis. Сейчас мы пай-дети. Твоей матери мы бы сейчас очень понравились. (Кирилл снова встает, чтобы пересесть к ней на скамейку.) Не смей!

Кирилл (садится назад). Что сегодня с тобой? (Д и н а молчит.) Сейчас ты просто до ужаса похожа на мою маму. Только не на ту, которая нас обидела, не на теперешнюю, а на ту, прежнюю, когда отец только что оставил нас. Она тогда оглушительно смеялась в телефонную трубку, разговаривая с приятельницами, а ночами как-то странно пищала, потому что зажимала себе рот подушкой, потому что думала, что я сплю. Не злись на нее. Не надо. Она и сейчас ночами пищит в подушку. Я слышу. Она еще попросит у тебя прощения. Вот увидишь. И мы со временем будем прекрасно жить втроем.

Дина. Знала бы она, что ты опять смотался со мной с двух лекций! И с СКБ! И с собрания группы. И с фехтования! (Кирилл встает, чтобы сесть рядом с ней.) Не смей!

Кирилл (садится назад). У тебя глаза сейчас узкие и светлые. Значит, ты действительно злишься! Скажи же наконец, что с тобой?

Дина (тихо смеется). Не знаю… апрель… А помнишь, как весь прошлый год мы ходили с тобой в кино? И однажды пришли на картину, которую уже смотрели шесть раз, она называлась «Мост Ватерлоо», и я спросила тебя в середине картины, не знаешь ли ты случайно, что будет дальше, а ты мне ответил, что никак не можешь догадаться, и мы стали так смеяться, что нас попросили уйти из зала, и мы все смеялись и на улице и никак не могли остановиться?

Кирилл. Конечно помню.

Дина. А почему ты больше не приглашаешь меня в кино?

Кирилл. Потому что в кино мне наплевать на кино. Потому что в кино мне просто ужас до чего хочется с тобой целоваться. Потому что темнота стала для меня чем-то вроде ловушки. Потому что в кино здорово воняет мышеловкой. Впрочем, как и повсюду теперь…

Дина. Как и повсюду теперь… особенно, когда солнце… Ты бы не хотел перейти в общежитие?

Пауза.

Кирилл. Во-первых, никто не даст мне общежития — в институте полно иногородних студентов, которые снимают у старух углы и платят огромные деньги. А во-вторых, хотя достаточно уже во-первых, но все-таки уйти мне сейчас из дома в общежитие — это значит бросить ей вызов и до смерти ее оскорбить.

Пауза.

Дина. Тетечка без устали роется по чемоданам — собирает какие-то документы для Дома ветеранов сцены…

Кирилл. В дом престарелых? Из-за тебя?

Дина. Я ей говорю — прекрати, мне это совсем не нужно, я все равно ничего не возьму, а она — этакая упрямица! — все ищет какие-то бумажки по чемоданам и говорит: «Только бы у меня это дело выгорело, Диночка! Скучаю я одна целыми днями…» Эдакая упрямица.

Пауза.

Кирилл. На комитете меня обязали опять на все лето ехать… радиофицировать какую-то глухомань… А ты летом опять будешь в городе?

Дина. Да… буду ездить купаться к Петропавловке… шестьдесят копеек на трамвай.

Кирилл. С Бойко?

Дина. Бойко уедет домой, в Винницу. Одна…

Кирилл. А почему тогда — шестьдесят?

Дина. Туда и обратно. Пожалуйста.

Кирилл. Лабораторку по материалам все никак не могу остаться закончить… Могу курсовой проект к сроку сдать не успеть… До четырех ночи сижу, а потом, как медведь, все равно засыпаю…

Дина. Увы! Не видать тебе, выходит, повышенной на будущий семестр, пай-мальчик!

Кирилл. Пробьемся. А у тебя, наверное, на целый зоопарк хвостов накопилось?

Дина. Три курсовых — один еще с прошлого семестра, шесть лабораторок и… в общем, полным-полно шведов. Ничего, перезимуем.

Пауза.

Кирилл. Знаешь что? Поедем сейчас ко мне в гости!

Дина. Нет.

Кирилл. Дядя Сережа заболел, и мама уехала к нему на два дня.

Дина. Нет.

Кирилл. Трусишь?

Дина. Нет. Ты знаешь, что нет.

Кирилл. Тогда почему?

Дина. Не знаю… я не могу… я больше никогда не смогу пойти к тебе.

Пауза.

Кирилл. Что, опять будем сидеть до ночи на этой скамейке?

Дина. Можно и посидеть.

Кирилл (шутливо напевая). «На нашей лавочке уселись мы с тобой… На нашей лавочке от солнца золотой…» Солнце светит вовсю, а нос мерзнет. Не люблю апрель — ни то ни се.

Дина. А я люблю апрель. Это мой самый любимый месяц. Хотя апрель — черный.

Кирилл. Как это — черный? Символы уже пошли в ход, что ли?

Дина. При чем тут символы? Ты разве не замечал, что у каждого месяца свой цвет. Вот май — голубой с красным, июнь — зеленый, июль — пестрый, сентябрь — желтый, октябрь — радужный, ноябрь — черный в белых яблоках, декабрь — белый в черных яблоках, январь и февраль — белые, март — розовый, а апрель — черный. В апреле даже снег везде черный. Посмотри. Зато в апреле — солнце иное. Оно даже стрекается, как крапива.

Кирилл. Ты здорово образно мыслишь.

Дина. Я бы хотела, чтобы со мной произошло это именно в апреле.

Кирилл. У большого озера на стеклянной веранде на восходе солнца (тихо) как можно скорее. И тебе все равно, с кем это у тебя произойдет на восходе солнца на стеклянной веранде у большого озера как можно скорее?

Дина. Все равно. Лишь бы с тобой. (Смеются.)

К и р и л л садится к ней на скамейку, она не отодвигается, он осторожно кладет руку сначала на спинку скамейки, потом