Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Радушие хозяина приятно удивило Садыка. Вон какой, оказывается, Жиемурат — простой, скромный, добрый. И как они могли поверить, что он байский сынок?

Садык все же попытался отказаться от чая:

— Ты уж не затрудняй себя, братец.

— Какое тут затруднение? Мне просто повезло, что вы пришли. Так бы я поленился приготовить чай, для одного-то себя. А теперь попью в охотку. Как говорится, не рос бы на поле рис — и шигину не перепало бы водицы. Вы сидите, я мигом!

Садык, собственно, пришел не к Жиемурату, а к Серкебаю. После долгих споров они со старухой порешили, что лучше действовать не через жену Серкебая, а через него самого. Это решение поддержал и Жалмен, с которым Садык поделился своими намерениями, — батрачкому небезынтересно было узнать, как отнесется Жиемурат к вопросу о калыме.

Жалмен торопил Садыка со свадьбой, да и у самого Садыка были причины спешить: он все-таки справил недавно поминки по отцу, зарезал теленка, и теперь его мог выручить лишь богатый калым, который он надеялся получить за дочь.

Садык предполагал, что расскажет все Серкебаю, а уж тот замолвит за него словцо перед Жиемуратом.

Но Серкебая дома не оказалось, а Жиемурат принял его так тепло и дружелюбно, что Садыку захотелось вдруг выложить все, как есть, самому секретарю ячейки.

С чего только начать разговор? Может, сперва поведать о своем споре с женой? Э нет, не годится. Да что там раздумывать, надо просто сказать: так-то, мол, и так, что ты, братец, присоветуешь на этот счет? Жиемурат, по всему видно, мужик неплохой, должен его понять.

Жиемурат в это время разжигал огонь в печи. Обернувшись к Садыку, он спросил:

— Как думаете сеять хлопок в этом году? Надеюсь, рядами?

Садык про себя подивился его памяти, но ответил уклончиво:

— Там посмотрим...

— И смотреть нечего. Вот объединимся в колхоз — и будем сеять рядами. Колхоз — великая сила, всем вместе можно одолеть любые трудности, противостоять непогоде, разровнять степь — чтобы она была как зеркало! И собирать богатейшие урожаи хлопка! Вы, может, слышали, Садык-ага, в недавно организованных колхозах уже снимают по двадцать пять пудов хлопка с каждого танапа земли! Неплохо, а? А благодаря чему они этого достигли? Им помогли — коллективизм, трактор и рядовой сев!

Садык слышал о тракторе совсем другое: будто он слишком глубоко взрыхляет почву и обедняет ее, загоняя вниз верхние, плодородные слои. Но решил попридержать свои опасения при себе.

— Колхоз, так колхоз, — сказал он без особого энтузиазма. — Если все вступят в него, так и мы в стороне не останемся.

— Что значит: не останемся в стороне?! Зачем же быть последним, когда можно стать первым? Вы бы сами показали пример другим!

Садык промолчал, отвел глаза под испытующим взглядом Жиемурата.

Тогда Жиемурат заговорил о недавней уборке хлопка:

— А вы молодчина, Садык-ага, болыше всех сдали хлопка, и главное — вовремя!

— Э, братец, попробуй не сдать, так Жалмен со свету сживет! Сам ведь знаешь.

Жиемурат улыбнулся. Он понимал, что во время уборочной кампании нечто подобное говорили не только о Жалмене, но и о нем. Правда, за глаза. При нем же предпочитали бранить Жалмена.

После некоторого молчания Садык, нерешительно откашлявшись, проговорил:

— Братец... Мне надобно с тобой посоветоваться...

И запнулся. Ох, нелегко же было приступить к делу, ради которого он сюда пришел. Может, пуститься на хитрость? Сказать, что он, мол, знал об отсутствии Серкебая, потому и явился — чтобы потолковать с Жиемуратом один на один. Ведь Жиемурат в ауле — самый большой начальник, от него все зависит, и крестьяне без него — ни шагу. Это должно польстить Жиемурату, смягчить его сердце.

Чувствуя, что гость мнется, Жиемурат, снимая с огня вскипевший кумган, подбодрил его:

— Да вы не стесняйтесь, аксакал, говорите — чем я могу помочь? Для вас я все сделаю. У меня ведь одна забота — о благе простых крестьян, тем более, если они хорошие работники.

Садык расплылся в довольной улыбке: вон оно как получилось — хотел польстить Жиемурату, а тот сам ему польстил. Слова и дружелюбный тон хозяина придали Садыку смелости:

— Говорят: ежели в доме у тебя покойник — торопись хоронить, ежели дочь — торопись выдать замуж. Так вот, братец, дочка у меня подросла, и зачастили ко мне в дом сваты...

Ему не хотелось называть имен Отегена и Жалмена, и он продолжал:

— Видать, пора ей менять гнездо. Сам знаешь: взрослая дочь — лишние хлопоты. Доселе мы о ней заботились, пускай теперь заботится муженек...

— Дочку твою, кажется, Бибихан зовут?

— Помнишь?..

— Помню. Красивая девушка. И работящая. Счастливец тот, кому она достанется в жены.

После этой похвалы Садык почувствовал себя совсем свободно и благодарно произнес:

— Спасибо, братец, на добром слове. Так вот, пришла пора расстаться нам с нашей Бибихан. Но, как молвится, дочь — твоя надежда, аул тебе — родной брат. И, почитая джигитов аула своими братьями, старшими и младшими, надумал я с ними посоветоваться.

Жиемурат, наполнив чайник, придвинул его к Садыку, подумав, сказал:

— Ну, что ж... Дело благое. Говорят же в народе: дочка — это гостья в родительском доме.

Налив чаю и в свою пиалу, Жиемурат сделал несколько глотков и уже серьезно молвил:

— И еще говорят: отдавая дочь замуж, ищи равного, не ищи корысти. Если Бибихан и ее жених по душе друг другу, и достойны друг друга... Тогда что ж, пусть будут счастливы, — добродушно улыбнулся Жиемурат. — Да, Садык-ага, вы все прежде всего должны думать о счастье своих дочерей. А то находятся такие, для которых главное — калым. Они дочерей замуж не отдают, а продают.

Жиемурат испытующе взглянул на Садыка, тот, смешавшись, опустил глаза:

— Так-то оно так... Да что говорить, на калыме не очень-то разбогатеешь. Недаром молвится: плата за дочку — вроде талого снега, глядь — он уж испарился. Однако так уж от века ведется — брать за дочерей калым. Негоже нарушать стародавний обычай.

— Давнее — еще не значит доброе, — сказал Жиемурат. — И мы покончили со многим, что досталось нам