Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да вы же сами... — начал было Жиемурат, но, не договорив, махнул рукой.
Ни словом больше не перемолвившись с Омирбеком, он дождался, пока подойдет народ и, обращаясь ко всем, спокойно, не повышая голоса пересказал свой разговор с Омирбеком, а потом повел речь о себе, о своей жизни:
— Вы знаете: мое имя — Жиемурат. Отца моего звали Муратом. И если бы вы захотели, то легко могли бы выяснить, что был он бедняком из бедняков. Всю жизнь пас байский скот на берегах озера Дауткол. Всю жизнь терпел нужду и байский гнет. Своего ничего у него не было. Он и умер в хозяйском хлеве... — Жиемурат помолчал, глаза его потемнели. — А скоро после его смерти заболела мать и тоже умерла. Остался я сиротой..
Он вскинул голову, голос зазвучал тверже, звонче:
— И если бы не революция, не Советская власть, не партия — мне тоже было бы суждено, как и отцу, и жить, и помереть нищим, подневольным пастухом. Но на мое, на всеобщее наше счастье, грянул Октябрь, и новая, народная власть, Ленинская партия протянули руку помощи моему народу! И перед сыновьями бедняков открылась широкая дорога... Как-то, не зная, куда деться, прикорнул я в тени старого, заброшенного дома. Лежу, свернувшись калачиком, вдруг чувствую — кто-то треплет меня за плечо. Открыл глаза, а надо мной — русский. Я перепугался, вскочил на ноги да и пустился бежать. Бегу и слышу: русский смеется, добродушно так, от всей души. Я остановился. А он подошел ко мне и начал меня расспрашивать по-каракалпакски, кто я такой, откуда, у кого в услужении. Ну, тут я немного успокоился, рассказал ему про себя. Он задумался, погладил меня по голове и говорит: «Сирота, значит?.. Что же ты не пошел в интернат?» А я и слово-то это — интернат — впервые услышал. Русский догадался об этом, улыбнулся: «Э, темнота, темнота!.. Ладно. Я отведу тебя в интернат. Там тебя накормят, дадут одежду — а свои лохмотья выбросишь, чтобы и не вспоминать о них! Ну?.. Пошли?..» Я подумал: а, хуже-то все равно не будет! И отправился за своим новым знакомым. Мы переночевали с ним в одном доме, а на другой день добрались до Чимбая. Там он, как и обещал, устроил меня в интернат, я закончил начальную школу, потом меня послали учиться дальше — в Турткуль. Тот человек до сих пор жив. Если нужно — все подтвердит.
Жиемурат рассказал, как после окончания Турткульского сельскохозяйственного техникума вернулся в свой район агрономом, как вступил в партию. И вот с партийным заданием Багров направил его сюда, в аул Курама.
Устоявшуюся тишину нарушил чей-то голос:
— Скажи, а кто был тот человек, который привел тебя в Чимбай?
— Хау, я и забыл его назвать!.. Это был Багров — нынешний секретарь райкома партии.
Пожалуй, никого так не обрадовало выступление Жиемурата, как старого Омирбека. Он повернулся с просиявшим лицом к землякам, торжествующе воскликнул:
— Слыхали, дорогие? Набрехал нам кто-то про Жиемурата!
— А, может, он сам брешет? — послышалось из толпы.
— Э, нет! Он бы тогда сослался на человека, которого нам вовек не разыскать. А теперь, ежели кто сомневается еще в Жиемурате, может порасспросить о нем у товарища Багрова.
Не успел он закончить, как к ним подъехали на конях два милиционера. Когда они спешились, один громко спросил:
— Кто тут Омирбек?
В воцарившемся молчании все взгляды устремились на Омирбека. Милиционеры подошли к нему.
— Пойдешь с нами.
Омирбек, ничего не понимая, с мольбой и надеждой посмотрел на Жиемурата, ожидая, что тот вступится за него.
Но Жиемурат только недоуменно пожал плечами...
22
Едва появившись в ауле, Серкебай, благодаря своей общительности и проворству, быстро сошелся со многими его жителями и даже обзавелся «родней»: одного убедил, что тот ему дядя, к другому сам набился в дядюшки.
Ему удалось настолько укрепить свои родственные связи, что новоявленные родичи приглашали его на все семейные торжества.
Вот и нынче он отправился в соседний аул Ауедек на той, который устраивал один из его «дядей».
Жиемурат остался дома один.
На улице бесновался ветер — он дул с запада, крепкий, порывистый. Словно злясь на то, что не может проникнуть внутрь дома, он то скулил под окнами, то в бешеном порыве бился о стены.
Жиемурат, однако, не слышал стенаний и воя ветра, он сидел за столом, погруженный в раздумье, уставившись на лежавший перед ним лист бумаги.
В рассеянности он забыл даже надеть на керосиновую лампу бумажный колпак, и стол был ярко освещен.
Порой Жиемурат хватался за карандаш, тут же снова его откладывал, потом, наконец, заложил за ухо и стал смотреть в окно — но снаружи стояла кромешная тьма, ничего нельзя было разглядеть.
Жиемурат поднялся и, потирая рукой висок, принялся расхаживать по комнате в волнении и тревоге.
Его мучила мысль об аресте Омирбека. Неужели старик и правда причастен к убийству Айтжана? Именно причастен, потому что виновным Жиемурат никак не мог его признать: дряхлый, согбенный старик просто не в силах был бы одолеть один на один такого богатыря, как Айтжан. Тут орудовали джигиты помоложе. И еще вопрос: был ли вообще среди убийц старый Омирбек? Но ведь если следователь велел его арестовать — значит имел серьезные на то основания.
Мысли путались в голове у Жиемурата, он не знал, что и думать...
Тягостные его размышления были прерваны приходом Садыка.
Услышав традиционное «Ассалаума алейкум!», Жиемурат резко обернулся, и тут же губы его тронула приветливая улыбка, он шагнул к гостю, пожал ему руку:
— Садитесь, аксакал. Рад вас видеть.
— Да я ненадолго, братец. Постою.
— Нет, нет, аксакал, знаете поговорку: из гостей не уходят, не отведав хлеба-соли. Садитесь, а я сейчас чай вскипячу.
Жиемурат чуть не силой усадил Садыка на кровать:
— Без чая не отпущу! Да и сам за компанию с удовольствием
