Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Если уж бог вздумает тебя наградить — пусть наградит праведным сыном, — с легкой хрипотцой говорил суфи Калмен. — Коли сын непочтительный, так натерпишься мук и на этом, и на том свете. Как-то в давние времена прогуливался наш пророк в небесах и вдруг видит: лежит человек и заливается горькими слезами. Пророк наклонился над ним и спрашивает: что с тобой, добрый человек? А тот говорит сквозь слезы: «О великий господин, на земле остался у меня сын, нынче он совсем уже взрослый, а обо мне совсем забыл, и поминки-то перестал справлять. Вот я и лежу, как под пыткой, и нет предела моим страданиям!» Тогда пророк — да буду я его жертвой — сошел на землю и явился к сыну этого человека. Побеседовал с ним, рассказал, как мучается его отец. Сами ведаете: кто же посмеет ослушаться пророка, посланца самого аллаха? Слова его пронзают сердце, как молния! Ну, сын начал добросовестно справлять поминки по отцу. Спустя год пророк снова наведался к тому человеку — видит, а он уж расхаживает счастливый в райских кущах в обнимку со сладкоголосыми гуриями.

Растроганный рассказом суфи, Омирбек вздохнул. Все некоторое время молчали.

Потом Турганбек спросил:

— Суфи-ага, а большевои что — в бога не веруют?

Его поддержали другие:

— Верно, что они запрещают поминки справлять?

— И тои устраивать?

— Э, никто же и слова не сказал, когда поминали Айтжана? А он сам большевой.

— Дай им только укрепиться — они на нашу веру запрет наложат; стоит только кому молвить: «Алхамди лилулла», как его тут же на высылку!

Суфи, довольный, гладил свою бороду и, выслушав всех, сказал:

— Все большевики — безбожники, неверные. А еще, говорят, упрямы, как ослы: уж если ступят на дорогу, так ни за что не свернут в сторону. Один большевик, говорят, ехал на коне, а перед ним река, так он пустил коня прямо в реку, да и потонул.

Он первый засмеялся своей шутке, но смех его прозвучал одиноко.

Омирбек ворчливо спросил:

— Кто же тебе такую небылицу-то наплел?

Суфи счел за лучшее промолчать. А один из его приспешников поспешил перевести разговор на другое:

— Нет, они, большевои, хитрые... Взять хоть нашего Жиемурата. И трех месяцев не прошло, как он к нам заявился, а гляди-ка — уже секретарь ячейки. И контору себе решил отгрохать — а мы, по его повелению, в этакий-то мороз в лес тащимся. Не жалеет он народ!

И опять раздался сердитый голос Омирбека:

— Разве ж он о себе радеет? Контора-то для общей же пользы. Не для отца же своего он ее строит. Да и не выгонял он никого на мороз, мы ж все — по доброй воле.

Суфи остро взглянул на него:

— Не для отца... А ты знаешь, кто его отец? Жиемурат куда хитрее, чем все вы думаете. Я полагаю, он из богатой семьи. Вон ведь как ловко всем распоряжается — словно всю жизнь людьми командовал. Большое, верно, было у его отца хозяйство.

Слова эти заставили стариков призадуматься. Ведь и правда, как только Жиемурат появился в ауле, так сразу взял вожжи в свои руки: привык, видать, чувствовать себя хозяином.

— А ведь и верно — повадки-то у него байские, — согласился с суфи плотник Нуржан. — Мороз на дворе, а он надумал дом строить. Уж я-то их знаю, богачей, натерпелся от их плеток... Ишь, ты! Я-то думал, он из бедняков, потому и старался для него. А он, оказывается, байский выкормыш! Ну, уж нет, пусть меня расстреляют, а я пальцем для него не пошевельну! Контора ему понадобилась? Вот пускай сам с ней и возится!

У суфи от радости задрожал подбородок, затряслась борода. Его слова насчет байского происхождения Жиемурата попали в цель, плотник говорил об этом как о чем-то уже доказанном и пришел к выводу, какого суфи только и ждал: отступиться от строительства конторы.

Кто-то льстиво сказал:

— Говорят, ежели человек вкусит хлеб-соль в сорока домах, так он становится прорицателем. Ты, суфи-ага, наверно, отпробовал хлеба-соли в тысяче домов! С одного взгляда умеешь распознать человека. Вмиг раскусил этого оборотня.

— Это ты про кого?

— Про Жиемурата, про кого же еще!

И туг все загалдели:

— И верно, оборотень!

— Не был бы байским сынком, так не измывался бы над простым людом!

— Не будем ему помогать!

— Ишь, нашел батраков!

Даже Омирбек, обычно не веривший всяким догадкам и слухам, и то начал сомневаться: может, и правда, Жиемурат из богачей?

Суфи, желая остаться в тени, пошел на попятную:

— Нет, вряд ли Жиемурат — сын бая. Уж больно старательный. Ведь у бедняков как? Дадут недавнему оборванцу хорошую должность, он и лезет из кожи вон, дабы выслужиться перед властями. Недаром ведь молвится: подари ослу крылья, так он и в небе по привычке будет лягаться. Ну, хватит пустых разговоров. Поехали.

— Нет уж, никуда я не поеду! — в сердцах сказал плотник Нуржан. — Не буду гнуть спину на байского сынка! — Он ткнул кулаком арбакеша в спину. — Эй, остановись! Я слезу.

— Мы тоже не поедем!..

— По домам, братцы!

Спрыгнув на снег, люди побрели обратно, к аулу.

* * *

Пока Жиемурат и другие строители ехали к лесу, ветер налетал на них резкими порывами, завывая, как шакал. Но в самой гуще леса ветра почти не чувствовалось. Зато мороз давал себя знать. Снег, хлопьями лежавиший на сучьях, затвердел от стужи, кто ненароком касался его голыми пальцами — тут же невольно отдергивал руку, словно обжегшись.

Жиемурат, чтобы ободрить людей, первым скинул с себя верхнюю одежду, крепко потер ладони, прежде чем взяться за топор.

По его примеру и остальные поснимали чапаны и бешметы, стали прилаживаться к топорам и пилам. Жиемурат, посмеиваясь, рассказывал:

— Морозов-то на свете два: старый и молодой. Вот как-то ехал по степи богатый купец в дорогой шубе, и привязался к нему старый мороз. А купцу лень от него отбиваться, он и пальцем не пошевелил, да