Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Не хватало еще одного свидетеля — Нурзады. Она не пришла и тогда, когда послали за ней нарочного. Нарочный, шустрый мальчишка лет четырнадцати, вернувшись в дом аксакала, захлебываясь от волнения, рассказывал:

— Я, дяинька, туда, значит, в дверь, а тетя Айзада обратным ходом меня выпихает. Я говорю, дяиньки там дочку вашу кличут, потолковать с ней хотят. А она: «Нет ее дома, сам толкуй с дяиньками, если желают!» А я говорю, со мной не желают — им Нурзада ваша нужна, а она...

— Постой, постой! — попробовал было Туребай остановить расходившегося парнишку, но не тут-то было.

— Не, я все доскажу. Я мигом, дяинька. Ладно?.. А тут из комнаты как закричит кто-то, как закричит! Думал, режут. Я — туда, а тетенька Айзада меня обратно; прямо по носу смазала. И дверь — раз, на запор. Вот.

Все, кто был в комнате и знал нрав Калия, весело рассмеялись. Только Александр, выслушав этот рассказ, заметно переменился в лице: с той ночи он ни разу больше не встретил Нурзаду. Он и сказал:

— Чем смеяться, лучше пойти туда. Может, какое несчастье... — И настоял: Джумагуль, Туребай и увязавшийся за ними парнишка-нарочный пошли к Калию.

Потом много лет подряд эта история во всех правдивых и присочиненных подробностях передавалась от одного к другому, и не было в ауле с тех пор такого — большого или малого — тоя, на котором какой-нибудь удалой острослов не поведал бы ее в лицах и позах. А дело было такое.

Утром Калий встал раздраженный и злой.

— Дочь твоя позором хочет покрыть мою голову! — набросился он на жену. Привычная к ворчливости мужа, Айзада на всякий случай ответила:

— Будет хоть что-то на голове. — Лысая голова Калия уже давно была тем точилом, на котором правили свои языки все острословы Мангита.

Дерзкая шутка жены окончательно вывела Калия из равновесия. Он сжал кулачки и бодливым козленком бросился на пышную Айзаду.

— Беспутная на свидание к джигиту бегает, стыд потеряла, в мамашу пошла, чтоб вас... Людям в глаза теперь не посмотришь! — волчком носился Калий вокруг жены.

Айзада, месившая тесто, выпрямилась, спокойно оглядела себя, отмахнулась:

— Фу ты, слепень проклятый, привязался — житья не дает!

Калий взбесился. Схватив кочергу, он пошел на решительный штурм твердыни.

— Постой! — попыталась унять его Айзада. — Так и без жены недолго остаться — кочергой не заменишь.

Но Калий продолжал наскакивать на нее воинственным петушком. Айзада развела в стороны руки, обхватила тщедушного Калия, стиснула в объятиях, да так, что дух у него сперло. Затем, не торопясь, добросовестно, как все, что она делала, связала мужу руки, ноги и бережно водрузила его на сложенные горой одеяла.

Как запеленатый младенец, барахтался и уж совсем не как младенец сквернословил Калий. В этот момент как раз и явился мальчишка-нарочный, которого посылали за Нурзадой. Выпроводив его без задержки, Айзада вернулась к орущему мужу, успокоила:

— Будешь ругаться — заткну рот.

Что оставалось делать несчастному Калию?

Айзада продолжала неторопливо месить тесто. Калий молчал.

Сколько времени продолжалась эта немая жестокая схватка, доподлинно никому не известно. Известно лишь, что не выдержал Калий. Повозившись на своей пуховой галере, покряхтев, покашляв для виду, он попросил обиженным, жалобным голосом:

— Развяжи...

— Прощения попросишь — развяжу, — ответила Айзада, эта бессердечная женщина.

— Развяжи — сходить нужно.

Довод серьезный, как показалось жене, заслуживающий внимания. Вытерев руки, она направилась к мужу, но в это время раздался стук в дверь. Туребай и Джумагуль вошли в комнату. Айзада успела набросить на мужа лежавший рядом халат, предупредила вопросы:

— Захворал, на ногах не стоит. Что делать, не знаю.

И все бы, наверное, кончилось благополучно, если б не вздумалось Калию в этот момент повернуться. Будто со снежной горки, он скатился к ногам оторопелых гостей.

Мальчишка-нарочный, подглядывавший в дверную щелку, завопил от восторга.

— О-о-отец! — всплеснула руками Айзада. И только Калий не растерялся.

— Ну, в следующий раз гляди у меня — не пожалею! Давай развяжи! — Несколько необычное положение Калия требовало разъяснений, и пока Айзада освобождала от пут руки и ноги, он разъяснял весьма бойко: — Вывела меня совсем из терпения, просто удержу нет рукам, так сами и тянутся бабу эту поколотить. А новый закон, слыхал, не велит — не тронь, говорит, женщину, она мать! Ну я и наказал ей: свяжи, мол, мне руки, а то за себя не ручаюсь, могу и убить ненароком!..

— Вот все, как и сказал, все, как было, — с готовностью подтвердила Айзада.

— А ноги зачем? — не выдержала, прыснула Джумагуль.

— А это чтоб от жены к другой не убежать с досады, — без тени смущения отвечал Калий.

— Хотел еще и глаза себе завязать, чтоб и не видеть меня, да спохватился поздно: руки связаны. А Нурзады дома нет, — добавила Айзада, — как утром ушла, до сих пор нет, и где ходит, одному богу ведомо.

Туребай попросил:

— Вернется, пусть ко мне зайдет ненадолго. Есть разговор.

— Это с каких же таких пор аксакалу с девушками заводить разговоры дозволено? Слава аллаху, не сирота — отец для разговору имеется, — вступился за честь своей дочери Калий, но Айзада решила по-своему:

— Не беспокойтесь: как появится, сама приведу.

Нурзада не пришла к аксакалу. До самых сумерек не возвращалась она и домой. Со сбившейся на темя косынкой бегала Айзада по соседям, спрашивала, не видел ли кто ее дочь. Никто не видал. Калий, словно лев, загнанный в клетку, мерил комнату широкими шагами. При каждом появлении жены он бросал на нее вопросительный взгляд и, услышав: «Нигде нет. Будто сквозь землю...», — откликался одной и той же ядовитой фразой: «Яблоко от яблони...»

Уже трижды посылал Александр мальчишку-нарочного проведать, не вернулась ли Нурзада, и трижды мальчишка возвращался ни с чем — не вернулась. Весь в холодной испарине, с побледневшим лицом Александр обегал аул, побывал за околицей, исходил на несколько верст вверх и вниз по течению берег канала. Нурзады нигде не