Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

Остаюсь с глубочайшим почтением Константин.

На это письмо Александр дал следующий ответ:

«Дражайший брат!

Я только что прочитал ваше письмо со всем вниманием, коего оно заслуживает; я не нашел там ничего, что могло бы стать для меня неожиданностью, ибо всегда умел оценить возвышенные чувства вашего сердца; это послание дало мне новое доказательство вашей искренней привязанности к Державе и ваших предусмотрительных забот о сохранении ее спокойствия. Следуя вашему желанию, я показал это письмо нашей возлюбленной матушке; прочтя его, она прониклась теми же чувствами, что и я, и с благодарностью признала великодушные мотивы, которые вами руководили. Исходя из соображений, на которые вы ссылаетесь, нам обоим остается лишь предоставить вам полную свободу следовать вашим неуклонным намерениям и молить Всемогущего, чтобы чувства столь чистые по милости его принесли самые благодатные плоды.

Итак, вторичный отказ Константина, возобновленный примерно в тех же выражениях около трех лет спустя, настоятельно побуждал великого князя Николая принять решение. 25 декабря на основании вышеприведенных писем он опубликовал манифест, в котором объявлял, что принимает императорский венец, возложенный на него отречением старшего брата; принесение присяги ему и его старшему сыну Александру должно было состояться на следующий день, 26-го.

Теперь Петербург вздохнул с облегчением: царевич Константин во многом напоминал Павла I, его характер внушал большие опасения, тогда как характер великого князя Николая, напротив, сулил основательные гарантии стабильности.

Все предвкушали назавтра праздничные торжества, но к вечеру по городу стали распространяться странные слухи: говорили, что отречение царевича Константина подложное, сам вице-король Польши, напротив, движется с войском на Петербург, дабы потребовать то, что причитается ему по праву. Добавляли также, что офицеры разных полков, в том числе Московского, во всеуслышание заявили, что отказываются приносить Николаю клятву верности, поскольку их единственный законный государь – Константин.

Эти слухи застали меня в одном из домов, где я вечером был в гостях. Вернувшись к себе, я нашел письмо от Луизы с просьбой немедленно прийти к ней в любое время. Я тотчас поспешил туда и застал ее крайне обеспокоенной: граф по обыкновению пришел к ней, но был настолько взбудоражен, что, как ни старался, не смог этого скрыть. Когда же Луиза стала его расспрашивать, он, хоть ни в чем не признался, отвечал ей с тем особым глубоким чувством, которое проявляется в самые серьезные моменты жизни. Привыкшая к его любви и доброте, она была поражена этой мучительной нежностью, подтвердившей ее подозрения: вне всякого сомнения, на завтра готовится нечто неожиданное, и что бы это ни было, граф в этом замешан.

Луиза умоляла меня сходить к нему, надеясь, что со мной он будет откровеннее, и в случае, если речь зайдет о заговоре, она просила меня сделать все возможное, чтобы убедить его отказаться от дальнейшего участия. Согласившись выполнить эту миссию, я не испытал никакого затруднения, тем более что давно уже разделял те же опасения. К тому же признательность графу была почти такой же сильной, как ее любовь.

Графа я не застал, однако, поскольку все в доме привыкли к моим визитам, как только я сказал, что хотел бы его дождаться, меня провели к нему в опочивальню. Войдя туда, я тотчас увидел, что в комнате все приготовлено к его приходу, значит, он не собирается провести ночь вне дома.

Слуга ушел, оставив меня одного. Я стал оглядываться вокруг, проверяя, нет ли здесь чего-нибудь, что подтверждало бы мои сомнения. На ночном столике я заметил пару двузарядных заряженных пистолетов. Это при нынешних обстоятельствах меня насторожило.

Я плюхнулся в кресло, полный решимости не уходить из спальни графа, пока он не вернется. Часы прозвонили полночь, потом два, а там и три. Усталость притупила мое беспокойство, и я задремал.

Проснувшись около четырех, я увидел графа, который сидел за столом и что-то писал. Пистолеты лежали рядом. Он был очень бледен.

При первом же моем движении он обернулся и сказал:

– Вы спали, я не хотел вас будить. Все, что вы собираетесь мне сказать, я знаю наперед, мне понятно, что привело вас сюда. Возьмите это письмо. Если завтра к вечеру я не появлюсь, отдайте его Луизе. Я собирался утром отослать вам его с камердинером, но предпочитаю вручить сам.

– Значит, мы не напрасно боялись. Готовится какая-то интрига, не так ли? И вы в ней участвуете?

– Тише! – граф больно сжал мне руку и огляделся. – Молчите! В Петербурге неосторожное слово убивает.

– Ох, какое безумие! – прошептал я.

– Не думаете ли вы, что я не понимаю, насколько бессмысленно все это? Я это знаю не хуже вашего. Думаете, у меня есть хотя бы малая надежда на успех? Нет, я иду к пропасти, и даже чудо не смогло бы помешать мне упасть в нее. Все, что я могу, – закрыть глаза, чтобы не видеть, как она бездонна.

– Но почему, здраво оценивая опасность, вы так хладнокровно подвергаете себя ей?

– Потому что теперь отступать уже слишком поздно, скажут, что я струсил, потому что я дал своим друзьям слово и теперь должен следовать за ними… даже на эшафот.

– Но как могло случиться, что вы, вы, отпрыск знатной семьи?..

– Что вы хотите? Люди безумны: во Франции цирюльники дерутся, чтобы стать важными господами, а мы здесь будем драться, чтобы стать цирюльниками.

– Как?! Неужели речь идет о том, чтобы…?

– Установить республику, да! Ни больше, ни меньше! Начнем стричь бороды нашим рабам, пока они не отстригут нам головы. Право же, я сам от жалости могу только пожимать плечами. А кого мы выбрали ради нашей великой политической реформы? Князя!

– Как это? Какого князя?

– О, князей у нас много, если нам чего не хватает, так это людей.

– Так, выходит, у вас уже и конституция готова?

– Конституция! – с горькой усмешкой подхватил граф Алексей. – О, да-да, у нас есть русский кодекс, его составил курляндец Пестель, а Трубецкой его перерабатывал в Лондоне и Париже. Еще у нас имеется катехизис, содержащий пассажи вроде, к примеру, такого: «Не доверяй абсолютно никому, кроме своих друзей и своего оружия! Твои друзья тебе помогут, а твой кинжал тебя защитит… Ты славянин, и на своей родной земле, на брегах морей, что ее омывают, ты построишь четыре порта: Черный, Белый, Далматский и Ледяной, а посредине воздвигнешь трон богини просвещения».