Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

3. Учреждение временного правительства, в состав коего войдут также депутаты от Польши, дабы принять меры для сохранения единства государства.

В случае, если Николай, прежде чем принять эти условия, пожелает посоветоваться с царевичем, он должен разрешить заговорщикам и взбунтовавшимся полкам обосноваться на зимних квартирах под Петербургом в ожидании прибытия царевича, которому и представить конституцию, составленную Никитой Муравьевым. Если Константин восстания не одобрит, что, по мнению заговорщиков, маловероятно, собирались все свалить на неимоверную преданность, которую они якобы питали к его персоне. В случае же, если император Николай, напротив, откажется от каких-либо переговоров, его надлежало арестовать вместе со всем семейством, а там уж обстоятельства подскажут, как с ними поступить.

Если все сорвется, заговорщики покинут столицу, чтобы, разъехавшись, разжигать очаги восстания по всей империи.

Граф Алексей, присутствуя на этой долгой и бурной дискуссии, доказывал несостоятельность одних предложений и молча пожимал плечами, слыша другие, но ни его протесты, ни молчание не помешали большинством голосов принять все это. Но он считал, что честь обязывает его попытать счастья вместе со всеми так, будто шансы на успех все же есть.

Впрочем, остальные, казалось, нимало в нем не сомневались, восторженно веря в князя Трубецкого. После совещания все вышли на улицу, и один из заговорщиков, некто Булатов, пылко воскликнул, обращаясь к графу:

– Не правда ли, мы выбрали великолепного предводителя?

– Да, – ответил граф. – Он превосходно сложен.

Возвратясь домой, он застал меня.

XVI

Поскольку то, что мне предстояло сказать Луизе, не могло ее успокоить, да к тому же я все еще надеялся, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешает замыслам заговорщиков, я вернулся к себе и попытался немного поспать. Однако я был так озабочен, что проснулся, едва забрезжил рассвет, тотчас оделся и побежал на Сенатскую площадь. Там все было спокойно.

Заговорщики прошлой ночью времени даром не теряли. Согласно принятым решениям, каждый из них направился на свой пост, указанный Рылеевым, который был у них военным главой подобно тому, как Трубецкой – предводителем политическим. Лейтенант Арбузов должен был поднять гвардейских моряков, два брата Бодиско и прапорщик Гудимов – Измайловский гвардейский полк, князь Щепин-Ростовский, штабс-капитан Михаил Бестужев с братом Александром и двумя офицерами Московского полка Броком и Волковым собирались заняться этим полком, наконец, поручик Сутгоф отвечал за первый полк гренадерского корпуса. Что касается графа, он в этом спектакле соглашался не более чем на роль среднего актера, обещая делать то же, что и другие. Поскольку он был известен как человек слова и не претендовал на место в правительстве, ему не слишком докучали уговорами и настояниями.

Я до одиннадцати часов оставался там, правда, не на самой Сенатской площади – было слишком морозно, а у одного из кондитеров. Его лавка находилась в конце Невского, возле дома известного банкира. Это отменный наблюдательный пост, там можно было ждать новостей, прежде всего потому, что он находится на площади перед Адмиралтейством, а также благодаря той роли, которую эта кондитерская играет в Петербурге: сюда ежеминутно приходили посетители из самых различных кварталов. До сих пор все сообщения были успокоительными: гвардейский штабной генерал только что прибыл во дворец с донесением, что конногвардейский и кавалергардский полки, а также Преображенский, Семеновский, Павловский гренадерский, гвардейский егерский, полки финских егерей и саперов уже приняли присягу. Правда, об остальных пока ничего не было слышно, но это, должно быть, потому, что их казармы расположены далеко от центра.

В надежде, что день так и пройдет, и заговорщики, осознав опасность своих прожектов, притихли, я отправился к себе, но тут вдруг мимо кондитерской во весь опор проскакал адъютант. Похоже, произошло что-то неожиданное. Все побежали на площадь: в воздухе повеяло той неясной тревогой, которая всегда предшествует большим потрясениям. И неспроста: восстание началось, притом так бурно, что было трудно представить, к чему это может привести.

Князь Щепин-Ростовский и два брата Бестужевы свое слово сдержали. С девяти часов утра они начали обходить казармы Московского полка, и князь, обратившись ко 2-й, 3-й, 5-й и 6-й ротам, особенно преданным Константину, объявил, что солдат обманывают, заставляя присягнуть Николаю. По его словам, Константин отнюдь не собирался отрекаться от престола, его даже арестовали за то, что он отказался уступить брату свои законные права.

Затем слово взял Александр Бестужев, он утверждал, что прибыл из Варшавы от самого царевича с поручением воспрепятствовать скоропалительной присяге. Увидев, что эти известия сильно взбудоражили войско, князь Щепин приказал солдатам зарядить ружья порохом и пулями.

В это время адъютант Веригин в сопровождении генерал-майора Фридрихса, командующего отрядом гренадеров, шедших со знаменем в руках, явились, чтобы отправить офицеров к полковнику. Тогда Щепин решил, что пришло время действовать. Он приказал солдатам разогнать гренадеров прикладами, а знамя отобрать, сам же бросился на генерал-майора Фридрихса, которому Бестужев угрожал пистолетом, и ударил его шпагой по голове. Тот упал, а Бестужев, повернувшись к генерал-майору Шеншину, командующему бригадой, который подоспел на помощь своему товарищу, сбил его с ног, нанеся удар на сей раз уже клинком. Ринувшись затем на гренадеров, он ранил одного за другим полковника Хвощинского, унтер-офицера Моисеева и рядового Красовского, овладел знаменем и замахал им, крича «Ура!» Возбужденные этим криком и видом крови, многие – таких в полку оказалось больше половины – грянули: «Да здравствует Константин! Долой Николая!» Пользуясь таким порывом энтузиазма, Щепин прихватил с собой сотни четыре человек и повел их под барабанный бой к площади перед Адмиралтейством.

У ворот Зимнего дворца адъютант, торопившийся туда с этими известиями, столкнулся с другим офицером, прибывшим из казармы гренадерского корпуса. Новости, принесенные им, были не менее тревожными. В тот момент, когда полк направлялся на церемонию присяги, подпоручик Кожевников бросился наперерез, крича: «Присягать надо не великому князю Николаю, а императору Константину!» Ему напомнили, что царевич отрекся от престола, но он стал вопить: «Это ложь! Форменная ложь! Царевич идет на Петербург, чтобы наказать тех, кто забыл свой долг, и вознаградить тех, кто остался верен ему!»