Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

Во время другой поездки, в северные провинции империи, суденышко Александра было застигнуто в Архангельской губернии сильнейшим ураганом посреди озера. Царь обратился к лоцману:

– Друг мой, прошло около восемнадцати столетий с тех пор, как один великий римский военачальник при подобных обстоятельствах сказал своему шкиперу: «Ничего не бойся, ибо ты везешь Цезаря и его удачу». Я не так самоуверен, как Цезарь, и скажу тебе просто: мой друг, забудь, что я император, думай о том, что я такой же человек, как ты, и постарайся спасти нас обоих.

Шкипер, растерявшийся было от ужаса перед такой ответственностью, взбодрился, и лодка, управляемая твердой рукой, благополучно достигла берега.

Но не всегда Александру так везло: порой в ситуациях куда менее опасных с ним случались неприятности посерьезнее. Так, когда он в последний раз проезжал по провинциям, расположенным на берегах Дона, его дрожки резко опрокинулись, и он поранил ногу. Будучи рабом дисциплины, которую самому себе вменил, он хотел продолжить путь, чтобы поспеть к назначенному сроку. Но усталость и отсутствие необходимых лечебных средств вскоре сказались: он разбередил рану. С тех пор на этой ноге стало неоднократно возникать рожистое воспаление, из-за которого императору приходилось неделями не вставать с постели и месяцами хромать. Эти приступы усугубляли меланхолию Александра: недуг вынуждал его подолгу не расставаться с императрицей, видеть перед собой ее печальное, бледное лицо, с которого, казалось, навсегда исчезла улыбка, оно было для него живым укором, ведь виновником этого был он сам.

Последний приступ болезни, зимой 1824 года, внушал большие опасения. Это происходило в дни свадьбы великого князя Михаила, тогда же, когда император узнал от Константина о существовании того нескончаемого заговора, о котором все догадывались, хотя он никак не проявлялся. Дело было в Царском Селе, любимой резиденции правителя, которая становилась ему все дороже по мере того, как углублялась его неодолимая подавленность. После пешей прогулки, которую он обычно совершал в одиночестве, царь продрогшим вернулся во дворец и велел подать ему ужин в опочивальню. К вечеру рожистое воспаление, более сильное, чем когда бы то ни было, дало о себе знать, оно сопровождалось лихорадкой, бредом и кровоизлиянием в мозг. В ту же ночь императора в закрытых санях перевезли в Петербург, где собрался консилиум врачей, которые решили ампутировать ему ногу, чтобы избежать гангрены. Один лишь доктор Виллие, личный хирург императора, воспротивился, поручившись головой за своего августейшего пациента. И благодаря его заботам император действительно выздоровел, однако его меланхолия за время последней болезни еще более усилилась, так что, как я уже говорил, это омрачило последние карнавальные торжества.

Поэтому, едва оправившись, Александр вернулся в свое обожаемое Царское Село, где вновь возобновил уже привычную жизнь. Весну он провел там в одиночестве, вдали от двора, без обер-гофмаршала, принимая только своих министров в определенные для этого дни недели. Такое существование скорее пристало бы отшельнику, оплакивающему свои былые грехи, нежели великому императору, пекущемуся о счастье своего народа. Ведь Александр вставал зимой в шесть, летом в пять часов утра, одевался, шел в свой кабинет, где не терпел ни малейшего беспорядка и неизменно находил на письменном столе сложенный батистовый платок и пакет из десяти свежезаточенных перьев. Здесь император садился за работу, никогда не пользуясь назавтра тем же пером, за какое брался вчера, даже если он всего лишь им расписался. Покончив с почтой и подписав все, что нужно, он спускался в парк, где, несмотря на слухи о заговоре, ходившие уже два года, всегда прогуливался один, без охраны, не считая часовых Александровского дворца. К пяти часам он возвращался, ужинал в одиночестве и отходил ко сну, убаюканный музыкой, которую гвардейский оркестр наигрывал под его окнами, причем фрагменты он выбирал лично из самых унылых, так что царь засыпал в том же расположении духа, в каком провел день.

Императрица также жила в глубоком уединении, поглощенная, словно незримый ангел-хранитель, неусыпной заботой об императоре. Годы не погасили глубокой любви, которую ей с первого взгляда внушил юный царевич, она сберегла эту привязанность чистой и вечной, несмотря на многочисленные мужнины измены. В ту пору, когда я видел ее, это была женщина сорока пяти лет, еще стройная и осанистая, чье лицо, некогда прекрасное, уже потеряло большую часть былой красоты, растраченной в долгой борьбе с горестями. При всем том она была чиста, словно святая, даже клевета никогда не могла найти на ней ни малейшего пятнышка, так что при ее появлении всяк склонялся перед ней как перед носительницей не столько верховной власти, сколько высшей доброты, принося дань почтения скорее ангелу, изгнаннику небес, чем царствующей женщине.

Когда настало лето, врачи единогласно решили, что для полного восстановления сил императору необходимо путешествие, и сами же остановили свой выбор на Крыме, с его наиболее благоприятным климатом. Александр вопреки обыкновению не составил себе никакого плана на этот год и равнодушно воспринял предписание медиков. Как только решение ехать было принято, императрица вымолила позволение сопровождать супруга. Для императора этот отъезд обернулся дополнительными заботами, ибо каждый спешил до путешествия решить с ним свои дела, словно не рассчитывая его больше увидеть. Из-за этого ему пришлось в течение двух недель вставать в страшную рань и позже обычного ложиться. Однако видимого ухудшения здоровья не было, и в июне, после молебна о благополучном путешествии, на котором присутствовали все члены императорской семьи, Александр покинул Петербург вместе с императрицей, сопровождаемый несколькими адъютантами под командованием генерала Дибича и со своим неизменным кучером Иваном на облучке.

XIV

Император прибыл в Таганрог на исходе августа 1825 года, проездом посетив Варшаву, где задержался на несколько дней, чтобы отпраздновать день рождения великого князя Константина. Он уже побывал однажды в этом городе, атмосфера которого ему нравилась, Александр часто говаривал даже, что намерен удалиться туда на покой. Впрочем, путешествие явно пошло ему на пользу так же, как императрице. Все предвещало, что под этим прекрасным небом, у которого они просили исцеления, их ждет волшебный отдых. Правда, особое расположение царя к Таганрогу могло быть оправдано большими грядущими усовершенствованиями, которые он рассчитывал там произвести. Ведь в своем тогдашнем виде это был маленький город на берегу Азовского моря, из тысячи довольно незавидных домов которого только каждый шестой был сложен из кирпича или камня, а все остальные представляли собой деревянные лачуги под грязными саманными кровлями. Улицы Таганрога широки, но они немощеные, при малейшем дожде там вязнешь по колено, зато когда солнце и ветер высушивают эти влажные грязевые массы, бродящий по городку скот и лошади, груженные товарами местного производства, при каждом своем шаге поднимают тучи пыли, а ветер закручивает ее в такие плотные столбы, что при свете дня с нескольких шагов лошадь от человека не отличить. Эта пыль проникает всюду, просачивается в дома, сквозь закрытые жалюзи и наружные ставни, в одежду и в воду, отчего образуется осадок, избавиться от которого можно, только если прокипятить воду с известковой солью.