Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

– Следуйте за мной, – сказал он.

Узники исполняли все, что им велели. Войдя в комнату, смежную с той, где собрались заговорщики, Пален сдернул со стола покрывало, и взору молодых людей представилась груда шпаг.

– Вооружайтесь, – обронил граф.

Изумленные узники, повинуясь этому приказу, пристроили на прежнее место шпаги, которые еще сегодня утром у них с позором отобрал палач. Они начинали догадываться, что с ними сейчас произойдет нечто столь же непредвиденное, сколь странное. Пален же велел им открыть дверь, и тут вновь прибывшие увидели своих друзей, с которыми всего десять минут назад не чаяли еще когда-нибудь встретиться. Друзья сидели за столом с бокалами в руках и встретили их возгласом:

– Да здравствует Александр!

Освобожденные узники тотчас бросились к пиршественному столу. Им в нескольких словах объяснили, что задумано сделать. Они еще были вне себя от стыда и гнева из-за унижений, пережитых накануне. Итак, предложение учинить государственный переворот было встречено криками радости, и ни один не отказался от уготованной ему роли в ужасающей трагедии, которой предстояло совершиться.

В одиннадцать вечера около шести десятков заговорщиков вышли из особняка Талызина и двинулись к Святомихайловскому замку. Их возглавляли Бенингсен, бывший фаворит Екатерины Платон Зубов, петербургский губернатор Пален, полковник Семеновского полка Депрерадович, адъютант императора Аргамаков, генерал-майор от артиллерии князь Татаринов, полковник гвардейского Преображенского полка генерал Талызин, кавалергардский адъютант Гарданов, князь Яшвиль и Скарятин.

Заговорщики вошли через парковые ворота Святомихайловского дворца, но когда они проходили под высокими деревьями, простиравшими во мраке у них над головами свои оголенные корявые сучья, стая воронья, разбуженная их шагами, взлетела с таким зловещим карканьем, что они замерли на месте, напуганные этим криком, который у русских считается дурным предзнаменованием. Сомнение охватило конспираторов, они заколебались. Однако Зубов и Пален подбодрили их, и они двинулись дальше.

Войдя во двор, они разделились на две группы: одна под предводительством Палена вошла в особую дверь, через которую граф обычно проходил к императору, когда хотел остаться незамеченным; другой группой командовали Зубов и Бенингсен, а дорогу им показывал Аргамаков. Эти взошли по главной лестнице, и никто их не задержал, так как Пален снял караульные посты дворца и вместо солдат поставил там переодетых офицеров из заговорщиков. Правда, одного часового забыли отослать, и тот, увидев приближающихся, крикнул: «Кто идет?» Тогда Бенингсен, подойдя ближе, распахнул плащ, показал солдату свои ордена и сказал:

– Тише! Разве тебе не ясно, куда мы идем?

– Проходите, дозор, – часовой понимающе кивнул, и убийцы проследовали мимо. В галерее, ведущей в прихожую, их встретил офицер, переодетый солдатом.

– Ну, как император? – спросил его Платон Зубов.

– Вернулся к себе час назад. Теперь уже наверняка лег.

– Отлично, – ответил Зубов, и дозор цареубийц продолжил свой путь.

Павел по своему обыкновению провел вечер у княжны Гагариной. Заметив, что он бледен и мрачен как никогда, она стала настойчиво расспрашивать, что с ним.

– Что со мной? – процедил император. – Пришло время нанести главный удар. Еще несколько дней, и все увидят, как падут головы, которые были мне очень дороги!

Эта угроза ужаснула Гагарину, знавшую о недоверии Павла к своей семье. Под первым же предлогом княгиня выскользнула из гостиной, чтобы предупредить Александра об опасности, и приказала отнести записку в Святомихайловский дворец. Офицер, стоявший на страже у дверей великого князя, имел предписание – не выпускать царевича, поэтому он позволил посланцу войти. Итак, Александр получил записку, которая усилила его тревогу, поскольку знал, что княгиня Гагарина посвящена во все секреты императора.

Около одиннадцати вечера император, по словам часового, вернулся во дворец и вскоре лег.

В этот момент заговорщики достигли прихожей, непосредственно за которой находилась царская опочивальня. Аргамаков постучался в дверь.

– Кто там? – спросил лакей.

– Это я, Аргамаков, адъютант его величества.

– Что вам угодно?

– Я пришел с докладом.

– Ваше высокопревосходительство, вы шутите! Сейчас без малого полночь.

– Да полно, вы ошибаетесь, уже шесть утра. Открывайте живо, иначе император разгневается.

– Не знаю, вправе ли я…

– Я на службе, и я вам приказываю!

Лакей повиновался. Заговорщики со шпагами в руках ворвались в прихожую. Насмерть перепуганный лакей забился в угол. Польский гусар, стоявший здесь на страже, догадавшись о намерениях ночных визитеров, приказал им удалиться. Зубов отказался и попробовал оттолкнуть караульного. В ответ раздался выстрел из пистолета, но единственного защитника того, кто еще час назад командовал пятьюдесятью тремя миллионами людей, обезоружили, скрутили и бросили на пол. При звуке выстрела Павел мгновенно проснулся, соскочил с кровати и кинулся к потайной двери, что вела в покои императрицы. Попытался ее открыть, но три дня назад сам в порыве подозрительности приказал заколотить. Тогда он вспомнил о лестнице, метнулся в тот угол комнаты, где она находилась, но поскольку был босиком, ему не удалось нажать так сильно, чтобы пружина сработала, и выход на лестницу оказался для него недоступным. В этот момент вышибленная дверь прихожей рухнула, император только и успел, что спрятаться за каминным экраном.

Бенингсен и Зубов ворвались в комнату, Зубов устремился к кровати и, увидев, что она пуста, закричал:

– Все пропало! Он ускользнул.

– Нет, – сказал Бенингсен. – Вот он.

– Пален! – закричал император, поняв, что он обнаружен. – На помощь! Пален!

– Ваше величество, – промолвил Бенингсен, приблизившись к Павлу и салютуя ему своей шпагой, – вы напрасно зовете Палена, он из наших. К тому же вашей жизни ничто не угрожает, вы всего лишь взяты под стражу именем императора Александра.

– Кто вы? – пробормотал царь, настолько взволнованный, что при бледном дрожащем свете ночника даже не узнал тех, кто с ним говорил.

– Кто мы? – переспросил Зубов, протягивая ему акт об отречении. – Мы посланцы Сената. Возьми эту бумагу, прочти и решай сам свою судьбу.

Зубов вложил документ ему в руки, а сам взял ночник, стоявший на камине, и поднес поближе, чтобы император мог прочитать его. Павел взял бумагу, пробежал глазами около трети текста, потом поднял голову и уставился на заговорщиков: