Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

Все эти постановления коснулись и правил этикета: о них не забыли. Прежний порядок требовал, чтобы каждый, встретив на улице императора, императрицу или царевича, останавливал своего коня или экипаж, сходил с него и простирался ниц, будь то в пыли, в грязи или в снегу. Эта почесть, которую столь затруднительно оказывать в столице, по всем улицам которой непрестанно снуют тысячи экипажей, при Екатерине была отменена. Взойдя на престол, Павел тотчас восстановил этот обычай и потребовал его строжайшего исполнения. Один генерал, чьи люди не узнали императорского экипажа, был лишен оружия и отправлен под арест. Когда срок его заключения истек, ему хотели вернуть его шпагу, но он отказался принять ее обратно, заявив, что это было почетное оружие, врученное ему Екатериной вместе с привилегией, согласно коей никто не вправе сию шпагу у него отнять. Павел осмотрел ее и убедился, что она действительно золотая и украшена бриллиантами. Тогда он призвал генерала к себе и вручил ему шпагу лично, заверив, что он не питает к нему ни малейшего предубеждения, но тем не менее приказал ему в двадцать четыре часа покинуть столицу и отправиться в расположение войск.

К сожалению, не всегда все заканчивалось столь благополучно. Случилось, например, что один из храбрейших царских ефрейторов, некто господин Ликаров, захворал и слег. Это было за городом, и его жена сама отправилась в Петербург за врачом. Волею злой судьбы ей повстречался императорский экипаж. Поскольку она и ее люди провели три месяца вне столицы, никто из них слыхом не слыхал о новом указе, так что ее коляска, не останавливаясь, проехала невдалеке от Павла. Такое нарушение его предписаний больно задело императора, и он тотчас послал адъютанта вослед мятежной коляске с приказом забрить четверых слуг в солдаты, а их госпожу препроводить в тюрьму. Приказ был исполнен. Женщина лишилась рассудка, а ее муж, не дождавшись врача, умер.

В стенах дворца этикет был не менее строг, чем на столичных улицах: каждому придворному, допущенному к целованию государевой руки, полагалось, встав на одно колено, прильнуть к ней устами усердно и продолжительно. Князя Георгия Голицына отправили под арест за то, что и поклон его показался царю недостаточно низким, и поцелуй – чересчур небрежным.

Экстравагантные поступки наподобие тех, которые мы взяли для примера, изобиловали в жизни Павла I. После четырех лет такого царствования терпеть его и дальше стало почти невозможно, ведь жалкие остатки здравомыслия, которые у императора еще имелись, мало-помалу таяли изо дня в день, уступая место новым безумствам, а безумства всесильного правителя, чей малейший жест оборачивается приказом, подлежащим незамедлительному исполнению, весьма опасны. Павел же со своей стороны подсознательно чувствовал, как вокруг него сгущается какая-то неведомая, но реальная угроза, и эти страхи делали его еще более неуравновешенным. Он почти совсем затворился в Святомихайловском замке, построенном по его распоряжению на месте бывшего Летнего дворца. Этот замок, выкрашенный в красный цвет, чтобы угодить одной из царевых любовниц, явившейся как-то вечером ко двору в перчатках такого же оттенка, был массивным сооружением довольно незавидного стиля, которое все топорщилось бастионами. Лишь в его стенах император мог поверить, что он в безопасности.

Однако среди казней, ссылок и опал, грозивших тогда всем и каждому, царь имел двух фаворитов, державшихся на своих местах крепко, как пришитые. Один из них, турок и бывший раб Кутайсов, исполнявший при Павле должность цирюльника, внезапно и без каких-либо заслуг, оправдывающих подобное возвышение, стал одним из главных лиц империи. Другим был граф Пален, курляндский дворянин, при Екатерине II имевший чин генерал-майора и благодаря своей дружбе с Зубовым, последним фаворитом императрицы, получивший высокий пост военного губернатора Риги. Тогда-то и случилось, что Павел незадолго до своего восшествия на престол оказался в этом городе проездом. Тогда он был для света почти отверженным: придворные едва осмеливались заговорить с ним. Пален же встретил его со всем почетом, какой полагается царевичу. Не привыкший к подобной почтительности Павел сохранил к нему чувство благодарности и, оказавшись на троне, вспомнил о приеме, некогда оказанном ему в Риге, и, призвав Палена в Петербург, наградил его высшими орденами империи, поручил его заботам столичную гвардию и назначил губернатором столицы вместо великого князя Александра, своего сына, чьи любовь и уважение так и не смогли победить его недоверчивость.

Однако Пален, несмотря (или благодаря этому) на высокое положение, которое он занимал при императоре уже около четырех лет, лучше, чем кто бы то ни было, осознавал, как ненадежна удача. Перед его глазами прошло столько возвышений и падений, при которых многие разбивались насмерть, что он и сам перестал понимать, почему день его собственного краха все еще не наступил. Итак, он предпочел опередить приход неизбежного: пусть падение императора случится раньше!

Между тем Зубов, прежний покровитель Палена, которого император поначалу назначил дворцовым генерал-адъютантом и доверил ему нести почетный караул у тела своей матери, внезапно впал в немилость: однажды утром он нашел свою канцелярию опечатанной, двух его самых приближенных секретарей Альтести и Грибовского со скандалом выгнали, а офицерам его штаба было предложено либо отправиться в свои части, либо подать в отставку. Затем, по странной прихоти император подарил ему дворец, однако отстранил от двадцати пяти или тридцати занимаемых должностей и менее чем через неделю приказал покинуть Россию. Зубов подался в Германию, где он, богатый, молодой, красивый, весь в орденах и к тому же блещущий остроумием, служил живым доказательством хорошего вкуса Екатерины, умевшей оставаться великой даже в своих слабостях.

Там и застало его послание Палена. Зубов уже наверняка жаловался бывшему протеже на свое изгнание, которое, хоть и объяснимое, но не объясненное. Пален ответил на одно из его писем и вот что посоветовал: притвориться, будто Зубов хочет взять в жены дочь Кутайсова, фаворита Павла. Императору, несомненно, польстит такая просьба, и он позволит изгнаннику вернуться в Петербург. А что предпринять потом, видно будет.

Зубов совету последовал. Однажды Кутайсов получил от него письмо с просьбой о позволении жениться на его дочери. Тщеславный выскочка-цирюльник, сверх меры польщенный, помчался в Святомихайловский замок, пал в ноги императору и, держа в руках послание Зубова, стал умолять осчастливить его и дочку, дав согласие на этот брак. Павел мельком проглядел письмо и возвратил его адресату со словами: «Этому безумцу в кои-то веки пришла в голову разумная мысль. Пусть возвращается».