Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

были негр и латиноамериканец, так как к улюлюканью с энтузиазмом присоединились и евреи. Особенно долго усердствовал один очень способный паренек, сын моего дальнего коллеги по университету, человека отвратительного и завистливого (он годами говорил обо мне пакости дома, а сынок с наслаждением пересказывал их в школе).

Пока Женя что-то перекладывал в своей запирающейся тумбочке, украли замок и никогда его не вернули. Новый замок оплевывали и опутывали клейкой лентой. В охоту включились чуть ли не все. Напомню, что «Аркадия» не являла некоего подобия бурсы. Принимали туда, как рассказано выше, с большим разбором, дети были не вчерашними беспризорниками, а сыновьями и дочерьми состоятельных, часто очень богатых родителей и университетских преподавателей.

Каждый ребенок прикреплялся к какому-то учителю. Я слишком хорошо помнил свое детство и не рассчитывал на естественное замирение, и вновь, как в Англии, решил вмешаться, преодолев Женино сопротивление (впрочем, слабое), и позвонил его официальной руководительнице.

Я не питал иллюзий относительно американской системы. Допустим, ребенок кончает жизнь самоубийством. Школа в шоке. Администрация обеспокоена, что на доброе имя их заведения ляжет пятно (мертвого всяко не воскресить). Приглашаются психологи, которые учат «коллектив», то есть убийц, как справиться с нахлынувшими отрицательными эмоциями. Начинается процесс «выздоровления». Через год иногда могут вспомнить о случившейся трагедии и с удовлетворением отметить, что раны зажили.

Нечто подобное произошло позже и в «Аркадии», когда не то повесилась, не то отравилась старшеклассница (ни причин ее гибели, ни подробностей я не знаю: вполне возможно, что любовная драма). Мой звонок имел некоторый (не более того) результат: главные обидчики слегка угомонились, но Женя на долгое время возненавидел школу.

Родителям двух зверенышей я позвонил сам. В одном доме меня восприняли серьезно. Мать второго выразила недовольство и начала ломать комедию, но я знал, что оба родителя в безвыходном положении: их дети без всякого повода травят соученика. Мой телефонный разговор не предвещал им ничего хорошего, и они поняли, что если не приструнить детей, то скандал примет нежелательные для них формы: в Америке нет парткома, но общественность родная не дремлет и ссориться с ней без нужды никто не хочет. А может быть, они и в самом деле возмутились. Хотя назавтра Женя услышал несколько нелестных слов обо мне, оба шакала немедленно вышли из игры.

Но тогда совсем распоясался тот сын моего коллеги, с которым у меня было лишь шапочное знакомство. Мальчик и сам когда-то испытал гонения. Женя услышал о нем удивительные истории. Будто бы отец приезжал в школу и грозился подать на нее в суд; будто бы он привез сына в дом какого-то обидчика и сын укусил мерзкого одноклассника в ухо и уехал обратно. Учился парень блестяще. Тем не менее в классе его почему-то не любили, даже презирали, но, видимо, больше не трогали. И вдруг появилась новая мишень, и бывший отщепенец из последнего человека превратился в предпоследнего. Хуже слабака-предпоследнего ничего нет.

За завтраком в еду Жене сыпали соль и перец. Нам Женя изобразил дело так, что это типичные шалости в столовой. Я эти шалости не одобрил, но понемногу стало ясно, что тот шаловливый мальчуган с двумя другими подонками не дают Жене есть. Младший брат паренька тоже подал документы в «Аркадию» (и позже поступил в нее). Придя в школу в качестве гостя (обычный ритуал), он сказал Жене, ученику заведения, в которое еще не был принят, гнуснейшую скабрезность. На вопрос Жени, говорил ли его брат о нем гадости дома, милый юноша с большим удовлетворением ответил: «Все время».

Кстати, братья терпеть не могли друг друга и пошли в разные университеты. Младший сделал это совершенно сознательно. Но еще через два года после Жениного поступления в «Аркадию» он настоятельно советовал ему вернуться в СССР. Как стало известно, он что-то натворил в своем классе и его окунули головой в унитаз. По слухам, омовение пошло ему на пользу. Сходная процедура, как мы увидим, способствовала и некоторому исправлению старшего брата.

Старшеклассники, напротив, отнеслись к Жене хорошо, и он ел с ними, но, если среди их столов не было места и он по необходимости подсаживался к той троице, они отгоняли его. В бешенстве я написал своему коллеге – сдержанно, но в высшей степени недвусмысленно. Мучили Женю и на обратном пути в школьном автобусе: две девчонки-пигалицы и мальчик, который был на год его старше (это уже совсем вопреки правилам детского зверинца). Мальчик оказался сыном еще одного моего университетского коллеги, которого я не знал.

С ним у меня состоялся удивительный разговор. Первой подошла мать, которая несказанно удивилась, что ее сын ведет себя столь недостойно, но через десять минут позвонил отец и перешел в наступление. Он обсудил ситуацию с сыном и пришел к выводу, что тот чист как стеклышко: они входят и выходят на разных остановках и сидят в разных частях автобуса. Я попытался объяснить ему, что Женя ничего не выиграл бы, придумав столь нелепую сказку, но тот продолжал все отрицать и требовал доказательств. «Где же я возьму доказательства? У меня ведь нет видеозаписи», – удивился я. «Ах так…» Я поинтересовался, что ему надо: суда или свидетельских показаний? Да, именно их.

К счастью, одна из девчушек (такое милое существо) весело рассказывала все, что происходит в автобусе, отцу. Почтенный джентльмен не нашел нужным сделать дочурке выговор, но согласился подтвердить мою версию. Он позвонил по номеру, который я ему дал, и вскоре смущенный и хмыкающий поборник абсолютной истины опять возник в трубке и сообщил, что он примет меры. Тут уж я его успокоил, сказав, что дети знамениты своей низостью. «Да, да, конечно, но наш сын! Для меня это не пустяк». С тех пор паршивец стал избегать Женю, как огня, а его отец через год скоропостижно скончался от рака. Такие вот выкрутасы судьбы.

Но старший сын того коллеги, отца двух братьев, которому я написал письмо (и на которое не получил ответа), оказался весьма основательной гнидой (я полагаю, что это у него наследственное). Вскоре после моего эпистолярного протеста он начал шантажировать Женю, что расскажет о моем письме классу («Ну и расскажи, – ответил Женя, – тебе же будет хуже»), хотя я специально попросил отца предотвратить разговоры о письме в школе. Негодяй продолжал довольно изощренно издеваться над Женей.

«Неужели ты не можешь хоть раз возмутиться? – удивлялся я. – Ведь он подонок, а значит, наверняка трус. Запусти в него тарелкой или сделай что-нибудь героическое в таком духе». И о чудо! Однажды, когда тот насыпал Жене очередную соль в еду (для чего надо было специально подойти к стоявшему поодаль