Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

разного цвета и шипели «к-ч!», в точности как Женя, изображавший Чарли. Знаменитая артистка (Каа), одетая в платье с блестками, слегка извивалась змеей, но, если бы не похвалы ей в программе, я бы никогда не догадался, какая она выдающаяся.

В Кембридже я имел статус гостя и был прикомандирован к одному из новых колледжей, что означало право на пользование библиотекой и на двадцать пять бесплатных кормлений в месяц. Женя мечтал попасть на обед или на ужин. Мечта его осуществилась (и не раз), и он был счастлив: ему тогда было безразлично, чем кормят в ресторане (лишь бы «общепит»). Меня потрясло лишь, что он не пожелал сидеть с аспирантами: народ неинтересный и не по чину – каков сноб!

Приехав в Англию, мы начали искать француженку, да так и не нашли, потому что взялись за дело не с того конца (надо было сразу отправиться на кафедру). Однажды, стоя в очереди, чтобы записать Нику на курс по живописи, на который она потом не ходила, я увидел мать и дочь, говоривших на парижском французском. Я представился и поинтересовался, не нужен ли им урок. Дочь, девушка со злым лицом, смерила меня взглядом столь презрительным, что я чуть не превратился в снежный ком, и ничего не ответила. Мать же сказала, что у дочери и без того много дел (я сразу ей поверил), а сама она возвращается в Париж к другой дочери.

Но вскоре после этого Ника взяла Женю на кофе, устраиваемый каждый вторник Обществом для гостей университета, и там встретила молодую испанку. Ее муж что-то временно делал в Кембридже, а она учила английский (как потом выяснилось, безуспешно). Эта молодая женщина оказалась учительницей испанского языка. Ей было тогда двадцать пять лет, и ее можно было описать лишь одним словом: прелестна. Женя давно хотел заниматься испанским. Кончилось тем, что два с половиной месяца она ходила к нам по вторникам и четвергам. Женя перенял ее кастильское произношение (по ее словам, на редкость успешно) и даже вел с ней какой-то разговор – к величайшему ее удивлению. Никто из нас не мог тогда подозревать, как хорошо Женя овладеет еще одним языком и какую роль он сыграет в его жизни.

5. Подросток

Нищета геометрии. Членистоногие. Советы постороннего. Вперед и направо

Конечно, в Англии мы читали, занимались музыкой и по возможности вели привычный нам образ жизни. Но грамматика и диктовки почти увяли (не было времени), а до математики (геометрии) добирались только по воскресеньям. Геометрия – новый мир для ребенка, так как надо понять нетривиальную идею доказательства, то есть вывода из заданного постулата или принципа. Неслучайно Женя не пожелал меня слушать, когда я пытался объяснить ему, какой должна быть речь о вреде бесконечного сидения перед телевизором: не повторять исходный тезис, а развивать его. И неслучайно на уроках геометрии все халтурщики по обе стороны океана измеряют площади, то есть учат формулы, а не решают задачи.

Столь же нетривиально дополнительное построение: разве можно что-нибудь добавлять к исходным данным? Какое жульничество! Хотя я сокрушался по поводу оскудевшего Жениного словаря, время, как выяснилось, не стояло на месте. В Кембридже я начал ему читать «Дэвида Копперфильда» и порадовался, как много он запомнил за год-полтора. «Оливер Твист» шел черепашьим шагом, а в новом романе мне почти ничего не надо было комментировать.

Незадолго до отъезда Женя стал членом «Лайон-клуба» (то есть чего-то львиного) аэрокомпании «Бритиш Каледония» и весь раздулся от гордости. Он получил статус «привилегированного пассажира» и ждал немыслимых благ, например бесплатного фильма (а фильм и так шел бесплатно) и разрешения посидеть в первом классе (не разрешили).

Я и сейчас вижу его фигурку тех времен: серые брюки, черные ботинки, серая рубашка, поверх нее темно-зеленый свитер; пальто на красной подкладке, иногда зонтик, красный ранец за спиной и дань экстравагантной моде – расстегнутая верхняя пуговица. К форме полагался галстук, но его почему-то отменили. В школе у Жени была тумбочка, и он носил ключ на ленточке. Впоследствии к ленточке привязали и ключ от дома, так как Ника не успевала вернуться со своих курсов к четырем.

Женя был уже не ребенком, и, чем старше он становился, тем меньше мы знали о его внутреннем мире: ведь в этом мире обитали не одни только самолеты и кошки. Сексуальные переживания ограничивались тем, что из обеих школ он приносил домой похабные анекдоты (иногда умеренно остроумные), смысла которых он явно не понимал. Уезжая в Англию, мы на полгода сдали дом двум женщинам. Одна из них была беременна, но отец ребенка не хотел жениться, и ребенка собирались отдать (впоследствии ребенка не отдали, а тот человек женился на ней, так что история имела счастливый конец). Женя, узнавший все эти подробности случайно, пришел в полное недоумение: зачем же было заводить ребенка?

Будучи в Голландии, мы однажды съездили на два выходных в Амстердам и остановились в небольшой гостинице. Там оказалась кровать для Жени и двуспальная для нас с Никой. Дома у нас всегда были раздельные кровати. Женя обеспокоился: если мы будем спать вместе, не родится ли у нас ребенок? Он явно не хотел конкурента. Я заверил его, что если люди не хотят иметь детей, то они и не появляются.

И последнее на ту же тему. В Англии по совету знакомых мы купили популярную тогда книгу «Дневник Адриана Моула одиннадцати лет с небольшим», выросшую из радиопередачи «Би-би-си». На протяжении всего дневника Адриан мерит свой член: 15 см в нормальном состоянии и семнадцать при удлинении. Есть там и роман в духе Жениной старой школы. По книге поставили мюзикл – представление на уровне «Джунглей». Адриан время от времени поворачивался спиной к залу и мерил свой отросток. В фойе девочки Жениного возраста носили значок: «Я знаю длину члена Адриана» – и вызывающе ухмылялись. А в классе юные гетеры приставали к Жене с вопросом, какой длины у него член (явно под влиянием книги), причем слово использовалось на уровне его русского трехбуквенного эквивалента. Таков в наше время уровень воспетого классиками девичьего стыда. Женю эти разговоры не шокировали: теорию он знал.

Впрочем, несколько фраз из той книги вошли в наш обиход. Неудачливый отец героя организовывает компанию, а себя в этой компании, состоящей из одного человека, назначает президентом. По этому поводу Адриан с гордостью заявляет: «А я теперь сын президента». Впоследствии, когда меня куда-то продвигали или давали какое-нибудь звание, я говорил Жене: «А ты теперь сын такого-то». Кроме того, Адриан трижды посылал свои предложения в редакцию «Би-би-си» и трижды получал отказ. Каждый ответ наполнял его