Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

переписываться. Женя отнесся к этой идее равнодушно и с полным основанием в эпистолярные намерения А. Б. не поверил. Оказалось, что эта девочка – Дед-Морозова дочка, то есть Снегурочка. Роман в письмах не состоялся, чему я был очень рад.

Несмотря на траур, Айрин подарила всем кошкам рождественские подарки. В шесть часов утра, прощаясь с нами у такси, она все совала Нике Шутнея, чтобы она пожала ему лапку. Где-то в Америке улыбался своей сиамской улыбкой Чарли, наблюдавший за этой сценой через океан. «Гретчен – такая хорошая кошка, – сказал однажды Женя, – что ее даже мама любит». Насчет Гретчен не знаю, но между Никой и Шутнеем, несмотря на планы забрать его для уюта в Новый Свет, прощания не получилось: обоим было не до того.

4. Помимо наук и кошек

Отщепенец и урка. Союз изгоев. Иберийские дали

В школе, кроме уроков, были еще и дети. В то время Женя легко сходился со сверстниками и обожал «внеклассную» суету. И поначалу трений не было, но к октябрю до класса дошло, что Женя американец родом из России. Акцент он сразу сменил на британский (что благодаря моему чтению смог сделать без всякого труда), хотя, конечно, не на местный кембриджский. Однако дело было не в произношении. Так, как я (то есть примерно так, как и я), говорят в Англии лишь некоторые профессора, а «народ» изъясняется на диалектах и понять собеседника за стенами университета бывает весьма затруднительно. На северном диалекте говорил по крайней мере один Женин учитель. Акцент выступавших на вечере детей был гуще горохового супа.

Как всплыла Россия, я не знаю. Может быть, на каком-то уроке каждый рассказывал, где он родился. Однако Россия была мифом, а вот Америку все вокруг дружно ненавидели и презирали. При этом английская молодежь носила только джинсы, а в театрах шли только бродвейские спектакли, специально выученные с американским произношением. Когда в свое время приехал Хомский с докладом о Расселе, в Кембридже отменили занятия, так как все побежали слушать. Хомский – лингвист, перевернувший (а на мой взгляд, погубивший) современное языкознание. Практически все британские лингвисты были тогда хомскианцами (да и теперь то же; просто хомскианство произвело множество иногда воюющих друг с другом школок). За пределами языкознания он с ранней молодости был ультралевым. Мои кембриджские коллеги не раз исповедовались мне в своем презрении к Америке и были так увлечены, что не реагировали на каменное выражение моего лица.

Женю начали активно задирать, то есть дразнить, щипать и изводить. Рисовали картинки, где изображали его русским, на которого англичане сбрасывают атомную бомбу. В очередной раз выяснилось, что у него оттопыренные уши. То он что-то не так сказал, то не должен был пожимать руку учителю и тому подобный изобретаемый на ходу заведомый вздор. Накануне диско какие-то девочки заявили, что никто из них танцевать с Женей не будет.

Я отсоветовал Жене жаловаться, но решил пойти к директору. Он все же опередил меня и рассказал о том, что происходит, преподавателю по труду (токарное дело), который был воспитателем их класса. Роль заводилы взял на себя некий Д., кстати, ни в каком смысле не звезда. Учителям он надоел смертельно (его вечно наказывали), а математик, узнав, что Д. однажды не пришел в школу из-за ларингита, порадовался, что его нет: один раз не слышали его голоса. Но заводила – обычно хулиган и ущербное ничтожество.

Женин воспитатель передал разговор старшей воспитательнице года, и здесь английская система оказалась на высоте. Что сделала та женщина, я не знаю, но она приняла меры немедленно и решительно. Д. написал покаянное письмо. Вот оно: «Извини меня за то, что ты чувствуешь, потому что, когда я поступил в эту школу, я никого в ней не знал, как и ты. Я был чужаком, и мне часто хотелось плакать. Наверно, и тебе так же. Все дразнили меня из-за моих ушей и зубов. В младших классах было время, когда никто не дружил со мной, так как я все время вылезал, дразнился и хвастался. Я больше не буду дразнить и обзывать тебя. Пожалуйста, передай твоим родителям мои извинения. Мне очень жаль, но я надеюсь, что они не очень сердятся на меня. Извини меня!» Юный Д. со времени раннего детства ничему не научился, но испугался: видимо, ему пригрозили серьезными карами.

Хотя преследования прекратились, Жене не давала покоя какая-то девочка и совсем извела его. В последний день они подрались! Девчонка была, разумеется, выше Жени. Она пнула его ногой (остался огромный синяк), и Женя сделал то же самое, по его словам, очень успешно, получив мое горячее одобрение, так как я никогда не был сторонником непротивления злу насилием. Что говорить! В том же классе училась девочка из Канады, у которой было точно такое же произношение, как у Жени.

– Ты из Штатов? – спросил ее Женя.

– Как ты смеешь меня оскорблять? – возмутилась та.

Впоследствии я не раз сталкивался с жестким противостоянием канадцев зазнайкам-янки.

Пройдя хулиганский и антисемитский ад советской школы в послевоенные годы, я очень болезненно отнесся к этой части Жениной жизни в Кембридже и ничуть не удивлялся, что, уезжая, он открыто ликовал, посылал проклятия Англии и выражал надежду, что она взорвется и утонет. Меньше всего я ожидал такого финала. Сблизился Женя только с пакистанцем (он часто заходил к нам домой), мексиканцем и метисом из Ипсвича. Но у мальчика из Ипсвича был пояс карате, и к нему никто не лез. Я уверен, что в какой-нибудь привилегированной школе, в которую Женю не приняли, было бы еще хуже: детский коллектив – иерархия волчат, а травля по крайней мере не была изощренной.

Из-за Жениной школы Англии мы не повидали, но по субботам ездили в Лондон, и однажды мы с ним вдвоем поехали посмотреть собор в Или. В театры мы ходили регулярно; однако редко-редко попадалось что-нибудь стоящее. В музеи мы с Никой старались сбегать поодиночке. Поэтому основные впечатления остались у нас только от Лондона, который мы избороздили не только по туристским тропам. Много лет спустя Женя довольно долго жил в Лондоне и теперь знает его вдоль и поперек. Гостей было немного, и вспоминать их не стоит, если не считать миннеапольского приятеля-пианиста, того, которого «развенчали» с женой.

Наша хозяйка обещала свозить нас в домик дочери Киплинга, но не свезла. Чтобы утешиться, мы пошли в Театр Адельфи на утренний спектакль по «Джунглям». Питона Каа играла, если верить рекламе, какая-то звезда. Со времен школьных утренников не приходилось мне видеть такого убожества. По сцене бегали на четвереньках знакомые персонажи в халатах