Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Пугаешь?

— Предупреждаю.

— Нет! — твердо повторила Джумагуль и с силой толкнула дверь. Уже в коридоре она расслышала последние слова Турумбета:

— Пока не узнаю, не уеду отсюда. Так и знай...

Больше Джумагуль его не видела. Кто-то рассказывал ей, будто видел Турумбета в окрисполкоме — ходил, добивался, чтоб оставили учиться в Чимбае. Затем будто уехал он все же в Турткуль на годичные курсы учителей начальной школы. Так или не так говорили ей люди, во всяком случае, в Чимбае его не было, в Мангит не вернулся.

Гнетущие воспоминания, тяжелые мысли всколыхнула в Джумагуль встреча с бывшим супругом. И главное в них было — это сознание своей беспомощности, чувство немой, униженной покорности, хорошо знакомое чувство, которое она гнала из себя столько лет и которое вновь ощутила в те короткие, черные, как пропасть, минуты. Неужели не вытравить, никогда не переступить ей эту черту? Внутренний голос подсказывал: женщина, не противься — это в природе твоей, твое естество, твоя суть. Но вопреки этому голосу в душе Джумагуль зрел протест. Все громче, сильней, властней. Он требовал от нее каких-то решительных действий, дерзких поступков, способных доказать ей самой, что она человек, и сама — не бог и не муж, — нет, сама будет вершить свою жизнь, выбирать, как захочет, судьбу.

Она должна была пройти через это. Через это должен пройти, наверное, каждый, кто жаждет вырваться, возмужав, из-под сладкой опеки родителей, из-под дарующей или карающей по своему усмотрению всесильной десницы супруга, из-под власти обычаев, традиционных условностей, приличий и норм. Вызов, дерзко брошенный тем, от кого постоянно зависел, кто считал себя вправе диктовать и навязывать тебе свою волю, — разве есть иной, лучший способ утвердить свою самостоятельность и свободу?

Случай шел Джумагуль навстречу, подсказывал способ осуществить свое намерение.

Через несколько дней после встречи с Турумбетом Джумагуль вызвала к себе Муканова — директора только недавно организованного в Чимбае детского интерната. Смуглый худой парень с курчавыми волосами оказался на редкость застенчивым. Потупив глаза, он тихо, односложно отвечал на все вопросы заведующей женотделом, и единственным желанием его, как показалось Джумагуль, было поскорее выбраться из этого кабинета.

Дела в интернате шли неважно: детей мало — беспризорные сироты, которые, вероятно, только потому и оказались в интернате, что некому было за них заступиться; оборудования почти никакого — несколько пустых комнат, прежде принадлежавших какому-то бакалейщику; обучение велось каждым воспитателем на свой манер — без программ, без учебников. Впрочем, тут уж вины Муканова не было: Джумагуль не хуже Муканова знала, что учебников на каракалпакском языке не существует, что их еще только предстоит создавать.

Из всего рассказа директора интерната порадовало лишь то, что среди преподавателей оказалась знакомая — жена Нурутдина Маджитова Фатима.

Джумагуль распрощалась с Мукановым, решив про себя, что человек он вялый и беспомощный, которому волов погонять, а не ребят воспитывать.

Первое впечатление оказалось обманчивым. Джумагуль убедилась в этом тотчас, как только переступила порог интерната. Да, оборудования почти никакого — голые стены, и одежда на детях латаная-перелатаная, и обед на столе — бурда постная. Но зато сколько задорного огня, увлеченности, света пытливой мысли в лицах ребят! У забитых, изнывающих от безделья и скуки таких лиц не бывает. С нескрываемой гордостью воспитанники демонстрировали Джумагуль свои рисунки и наивные фигурки зверей, вылепленные из глины, читали стихи, звавшие в последний и решительный бой, показывали акробатические номера. Какой-то малыш, уязвленный тем, что про него забыли, не обращают внимания, взобрался на скамейку и во весь свой писклявый голос, будто стихи, стал декламировать таблицу умножения. Он тоже кое-что может, он не меньше других достоин внимания!

Разных возрастов — от пяти до пятнадцати, разных национальностей, разными путями попавшие в интернат, дети жили здесь единой, дружной семьей, и в этом, конечно, была заслуга Муканова.

Как-то по-новому, с вниманием и интересом, присматривалась теперь Джумагуль к этому вихрастому парню. Здесь, среди ребят, в стенах своего интерната, он не выглядел таким застенчивым, вялым. Наоборот, именно он, чувствовалось по всему, душа и главный зачинщик всех ребяческих игр, затей, состязаний. К Муканову, как к высшему авторитету, обращались воспитанники, когда сами не могли разрешить какого-то принципиального спора. К нему же шли за советом и с жалобой. Словом, он был для детей наставником, и судьей, и другом.

К концу дня, когда Джумагуль собиралась уже уходить, Муканов сказал:

— Жаль, ребят у нас мало — одни сироты. У кого отец или мать, даже сестра постарше, тех не пускают, близко подойти не дают.

— Нужно привлекать, агитировать! — ответила Джумагуль и смутилась: начальственная демагогия — нужно, действуйте, давай-давай! А как это нужно сделать, каким путем тут действовать, чего давать? Это — то же примерно, что посоветовать голодающему: а ты бы поел, браток, поешь — сытым будешь. А что ему есть, если нечего?.. Стыдно.

Джумагуль поспешила исправить оплошность:

— Мы подумаем, поможем вам как-нибудь...

И опять получилось неловко: человек с делом к тебе, а ты ему в зубы пустышку — подумаем, разберемся... Слова! Слова, которые говоришь, когда путного ничего предложить не можешь. Да и откуда ж мочь Джумагуль: все ее знания — школа... Значит, что же, признаться Муканову: неопытная, мол, ничего я еще в этом не смыслю? Так честней... Но как же тогда твой авторитет руководителя, заведующего отделом окружкома партии? Выходит, чтоб окружающие тебя уважали, нужно лгать, хитрить, представляться? Неправда: на лжи построенный авторитет и сам ложен. Нужно честно, как есть, по-простому.

— Я еще мало смыслю в этих делах, — призналась Джумагуль чистосердечно. — Первые дни работаю.

— Да и я здесь недавно. Из Казахстана прислан.

— Из Казахстана? — переспросила Джумагуль, в задумчивости стоявшая у окна. Повернулась: — Это хорошо, что ребятам в интернате весело, интересно. Может, тем и завлечете других.

Конечно, Муканов сам понимает: создать в интернате такие условия, чтоб жизнь била ключом, — это первое дело. Это нужно и для тех, кто живет в интернате, и для тех, кто за всем, что здесь происходит, в щели подглядывает. Много таких — десятка три, а то и четыре. Мальчишки, девчонки.

— Вот и тяните их в занятия, в игры свои — лучший способ! — обрадовалась Джумагуль, будто нашла решение.

Муканов усмехнулся