Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Занятый своими мыслями, Туребай не обратил внимания на всадника, который с ним поравнялся. А когда поглядел, и хотел бы в сторону куда-нибудь отвернуться — поздно. Да и всаднику, видно, встреча с Туребаем как гвоздь в сапоге. Но теперь уже делать нечего...
— Э-хе, аксакал, рад на добром пути тебя встретить! — широко улыбаясь, приветствует его Дуйсенбай. — В город?
— Куда ж еще по этой дороге! Ясно, не в рай! — огрызается аксакал и резко дергает узду, отчего его кляча переходит на мелкую рысь.
— И я вот на базар собрался — хром на ичиги нужен, — будто и не приметив грубости Туребая, все так же лучезарно улыбается Дуйсенбай.
Он делает еще несколько натужных попыток завязать разговор, но аксакал не откликается, не смотрит даже в его сторону, и Дуйсенбай умолкает.
За мостом, у въезда в Чимбай, их дороги расходятся. Туребаева кляча ковыляет напрямик, Дуйсенбай сворачивает налево.
В отделе заготовок все происходит именно так, как представлял себе Туребай. Курбанниязов кричит, бьет кулаками по столу, обвиняет аксакала в контрреволюции, в саботаже. Значение слова «саботаж» Туребаю неясно, но о смысле его он догадывается. Свою полную негодования разоблачительную речь Курбанниязов завершает устрашающими посулами: арест, тюрьма, Соловки!
Туребай слушает его молча, насупившись, и когда благородное негодование того иссякает, говорит подчеркнуто спокойно, с неподдельной тревогой в голосе:
— Так что делать будем, товарищ Курбанниязов? Не поможете хлебом аулу — по миру пойдем.
Рассудительный тон, хладнокровие аксакала взрывают заведующего. Он снова кричит, громыхает кулаками и призывает на голову Туребая гнев трибунала.
Так ни до чего они и не договорились. Не дослушав Курбанниязова, аксакал подымается, безнадежно машет рукой и направляется к двери. Вдогонку ему несется ругань. Туребай идет к Джумагуль.
...Распрощавшись с аксакалом, Дуйсенбай потолкался среди торговых рядов, но хрома на ичиги не купил — то ли товара подходящего не сыскалось, то ли вовсе не тот товар искал. Затем, приткнувшись в темном углу чайханы, он пил зеленый чай и все поглядывал на улицу. Наконец, когда стали спускаться сумерки, поднялся, поплутал по окраинным переулкам и вышел к дому с высокой застекленной террасой.
Его ждали. Молодой человек в длинном халате молча проводил Дуйсенбая в комнату, освещенную тусклым светом лампады. На пестрых атласных одеялах, расстеленных вокруг низкого столика, сидело трое мужчин: сам ишан Касым — глава и духовный наставник всех мусульман право- и левобережья Амударьи (Дуйсенбаю несколько раз посчастливилось видеть его на богослужениях), по обе стороны от него — Кутымбай и Зарипбай. Склонившись в низком поклоне, Дуйсенбай почтительно приветствовал сановитого старца, пробормотал что-то невнятное насчет своей преданности аллаху, его пророку Мухаммеду и полномочному посаднику их на каракалпакской земле — ишану Касыму. Все прошло как нельзя лучше.
Ишан награждает Дуйсенбая благосклонным, поощрительным взглядом и приглашает к столику, на атласные одеяла. Дуйсенбай благоговейно, чуть не на цыпочках, подходит к столу, грузно оседает на колено, отчего брюхо его вздувается пузырем, и вперяется собачьими глазами в ишана Касыма. Он весь почтение, он раб, он прах у его ног...
Пока идет тягучая и, в общем, беспредметная беседа, мангитский бай рассматривает старика. Седой, подслеповатый, с прожилками, испаутинившими кожу, — да встреться такой Дуйсенбаю где-нибудь на дороге, и взглядом бы не удостоил его.
Рассмотрев как следует ишана Касыма, Дуйсенбай искоса поглядывает теперь на старых друзей. О аллах, что сделал ты с ними за тот год, что они не виделись! Да-а, постарели, одряхли джигиты! У этого, Кутымбая, морда набрякла, точно две недели в воде вымачивали, — ну не иначе утопленник! Другой, Зарипай, напротив — ссохся, как дыня на солнцепеке, только одни глаза и остались.
Чтоб скрыть от присутствующих невольную усмешку, Дуйсенбай поднес к губам кисайку, шумно втянул в себя горячий чай. И поперхнулся. Мысль, страшнее лица Кутымбая, кипятком обожгла ему грудь: а он, Дуйсенбай, он так же, как эти, переменился, одряхлел?
Улыбка мигом сошла с лица Дуйсенбая. Ему стало тоскливо и муторно. Что-то закололо в боку.
Деловой разговор начался после появления третьего гостя. Это был Атанияз Курбанниязов.
— Мы пригласили вас, братья, чтоб совместно обдумать один важный вопрос, — заговорил он быстро, решительно. — По сводкам, которые ко мне поступают, заморозки побили зерновые почти на всей территории области.
Кутымбай удрученно вздохнул, придал своей одутловатой физиономии скорбное выражение.
— Аллах ниспослал, а воля аллаха всегда благодать. Тут не печалиться — ликовать и славить аллаха положено, — сказал, будто высек Кутымбая, ишан.
Не дозрел, не вышел умом Кутымбай — где ему постичь высокую мудрость божьего промысла! А мудрость, вот она в чем, по словам Атанияза Курбанниязова:
— По моим подсчетам, средней дехканской семье хлеба хватит до середины зимы, самое большое — до марта. Какая наша задача? Чтоб хлеб у нее кончился еще до первых морозов. Понятно? — И он обвел собравшихся взглядом полководца, разъясняющего план генерального наступления. — Добиться этого просто. Сейчас эта чернь повезет зерно на базар — нужно выручить деньги, запастись одеждой, обувкой, жене сережки купить, детишек подарком побаловать... Скупайте! Скупайте все, что вывезут на базар. Без шума. Спокойно. Не сам, конечно, — сам не лезь: через своего человека, двоих, троих. Ну, а там уже дело простое. Как его прятать, учить вас не нужно.
Баи молчали, оценивали про себя всю выгоду и риск этого дела. Первым, покручивая длинный седеющий ус, сказал свое слово Зарипбай:
— Хитро придумано. Пожалуй, попробуем...
— Не прогадать бы! — беспокойно бегая глазами с одного на другого, мялся в нерешительности Кутымбай.
Верный своему обычаю, Дуйсенбай промолчал: куда торопиться? Такое дело с кондачка не решают. Нужно обдумать, взвесить, подсчитать все как следует. Выгодно — не выгодно...
Но Курбанниязов не давал времени на размышления. Он требовал немедленного согласия и клятвенных заверений, что тонко разработанный им план голодного штурма Советов будет выполнен всеми участниками сегодняшней сходки беспрекословно. Он убеждал:
— Куда ни кинь, со всех сторон нам выгода. Весной этот хлеб тому же бедняку, у которого купил, втридорога продашь. Выгода! Скрутит его голод, за горло возьмет.
