Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

Юра не двигался с места. Поджав губы, внимательно следил за ней из-под полуприкрытых ресниц, раненая рука сжата в кулак. Кровь продолжала просачиваться и капать, уже испачкав брючину.

— Я сама решу, ясно Вам? — голос дрогнул. Врач вёл себя так отстранено, будто между ними километры. Это всё виски. Под действием алкоголя люди порой становятся сами на себя не похожи. Зачем он вообще пил? Он же не пьет! У него-то что стряслось?

— Ну… Хорошо, — с этими словами Юра, наконец, отлип от стены в прихожей и прошел в комнату, — В противном случае мы до полуночи будем препираться. А у Вас голова болит.

— Уже прошла, — огрызнулась Ксюша: его упрямство её раздражало, из себя выводило! Строит тут из себя не пойми кого, истекая при этом кровью! Виски в мозг ударил, что ли? А голова и впрямь прошла. Точнее, про свою головную боль девушка забыла, стоило увидеть эту «царапину». Да и не за таблеткой она сюда пришла, что уж.., — Давайте сюда Вашу ладонь. Как Вы вообще умудрились!?

— Вы постучали, я решил прибрать осколки. Торопился, чтобы.., — врач замер, наблюдая за тем, как Ксения аккуратно берет протянутую руку в свою, раскрывает ладонь, осторожно касается влажным полотенцем краев раны, явно боясь причинить боль. Пальцы подрагивают, она молчит и, склонив голову, прикусив губу, сосредоточенно обрабатывает порез.

«Чшшш…»

— Аптечки, значит, нет? — тихо спрашивает.

— Нет…

Юра как завороженный следит за ее действиями: стягивает с волос тонкий хлопковый платок, освобождая их, и копна рассыпается по спине. Передние пряди тут же падают на лицо. Как назло, вспоминается квартира: она спит в его рубашке, поджав голые ноги, и эта самая прядь ей мешает. Свободной рукой заправив волосы за ухо, девушка продолжает: осторожно вкладывает платок в ладонь и, слегка расправив края, перехватывает в несколько оборотов, завязывает кончики в узел. Не поднимая глаз, произносит:

— Он чистый. Только что из прачечной.

— Вы только что безнадежно испортили свою вещь, Ксения. Спасибо.

«Плевать…»

Теперь, когда дело сделано и у неё нет ни малейшей причины прятать взгляд, придется всё же поднять глаза и на него посмотреть. Наверное, сдать себя с потрохами… Это в своих фантазиях она такая смелая, берет врача за воротник рубашки, притягивает к себе и шепчет: «С меня довольно, Юрий Сергеевич, Вам ясно?». Это она под алкоголем такая прямолинейная: может схватить незнакомого человека за руку и увести на танцпол, спрятаться от всех в темном углу и заявить свои намерения. Это в своих снах она такая дикая и с такой готовностью отвечает ему, отдается. А в жизни…

Если бы всё было иначе…

— Я слышала, Вы что-то наигрывали. Что-то знакомое. Я точно её раньше слышала, на языке вертится, но вспомнить не могу.., — цепляясь взглядом за лежащую на кровати гитару, произносит Ксюша неуверенно, непонятно на что надеясь. На ответ.

Юра молчит некоторое время.

«Хватит с тебя потрясений, Ксения. Выбора нам с тобой всё равно не оставили»

— Наигрывал? А… Да. Слышал по радио, мелодия одна прицепилась. Очень навязчивая оказалась. Что-то там про планеты и города.

.

.

.

Чшшш, Ксюша, чшшш….

Комментарий к Глава 24 // «Чшшш…» Кто смотрел, увидят отсылку к «Постучись в мою дверь».

Никто не смеет к тебе прикасаться…

Я тут ширнулась дозой Спутника вчера и сегодня немного не аллё. Могу тупить с ответами. Прошу понять и простить.

В тексте: Ваня Дмитриенко – Венера–Юпитер

Этический Кодекс Российского Психологического Общества (Санкт-Петербург, РФ, 2003 г.) http://www.yuriev.spb.ru/science/eticheskiy-kodes-psy

====== Глава 25 // Её врач ======

«Мы с тобой… Еще немного – и взорвемся…»

26 июля

— Мама? Что ты тут делаешь? Разве ты не завтра должна была приехать?

Перед ней во всем своем великолепии, сияя и ослепляя, стояла Ирина Ренатовна Завгородняя собственной персоной. Её мать.

Ксюша растерялась настолько, что даже забыла пригласить её войти: так и «тормозила» на пороге своего люкса, перекрывая проход, и заспанными глазами разглядывала гостью. Она была уверена, что мама приедет 27-ого числа, ведь та же говорила: «Через неделю». По подсчетам девушки, через неделю – это завтра, 27-ого.

— Ты так рада меня видеть? Да, я сказала, что через неделю. Подумаешь, на денек округлила! Так и будем на пороге стоять?

— А, да, проходи, конечно.

Нехотя сделав шаг назад, девушка освободила проход.

Мать выглядела прекрасно, впрочем, она всегда за собой следила. Но за то время, что они не виделись, в её образе добавилось лоска. Дорогие шмотки, уколы ботокса, на вкус девушки, абсолютно излишние, превращающие лицо в маску, горделивая осанка: было видно – эта женщина делает все, чтобы «наладить свою жизнь». Ксюша надеется, что она преуспела. Нет, Ксюше уже всё равно.

Небрежным движением бросив сумочку на столик, мама приземлилась на диван, грациозно перекинула ногу на ногу, ну ни дать ни взять Шерон Стоун в «Основном инстинкте», оценивающим взглядом оглядела номер, задержалась на клетке с Мистером Дарси, удивленно вскинула брови и вернулась к дочери.

— Не знала, что ты интересуешься грызунами. Лучше бы шпица себе завела. Это, по крайней мере, модно.

— Ты вообще многого обо мне не знаешь, мам, — пытаясь унять поднимающееся раздражение, парировала Ксюша холодно. — Как жизнь? Наладилась?

— Как видишь, — мать удовлетворенно взмахнула руками в пространстве вокруг себя. Жест, который можно было бы считать, пожалуй, как: «Взгляни на меня. Цвету и пахну». — Встретила француза, шеф-повара одного небезызвестного ресторана, он увез меня в Париж. Всё неплохо! Но давай не будем обо мне. Расскажи, как твои дела? Я хочу знать всё про твоего избранника, всё!

Эти разговоры разговаривать девушка не хотела абсолютно. Она уже набросала матери схематичный портрет жениха по телефону, и возвращаться к теме не собиралась. Но на лице мамы плескался неподдельный интерес. Ранее всех её ухажеров она методично в пух и прах разносила, все они были, в ее понимании, недостаточно хороши, не достойны ее дочери. Но Ваня… Она его видела-то один раз, и тот – мельком, но уже повесила ярлык: «Годен!».

— Мам, я же тебе уже все рассказала, — начала девушка устало, — Мы встречаемся больше трех лет, ты его даже как-то видела, он на чай к нам заходил, забыла? Я просто тогда наши отношения не афишировала особо, не хотела потом опять твои нотации слушать. Он сын известной в определенных кругах семьи, помогает своему отцу вести дела. Александр Петрович близок к высшим чинушам, вертится среди сильных мира сего. Ну и сына своего тепло пристроил, ввел в это общество. Ну и всё.

Женщина одобрительно закивала головой. Хитро взглянув на дочь, задала вопрос:

— И какая же теперь у тебя будет фамилия?

Ксюша косо посмотрела на мать: ну, начинается! Девушку не проведешь: новая фамилия дочки интересовала её лишь отчасти. Мама, конечно же, собиралась сама навести справки о Ванином семействе. Да какая теперь разница?

— Нестерова, — нехотя ответила Ксения. — Стану Нестеровой. Завгородняя мне, честно говоря, как-то больше по душе. Не хочу менять. Но меня там не поймут.

«Я бы на другую фамилию согласилась…»

Даже сейчас она умудрялась думать о ком-то другом – совершенно недоступном для нее человеке, об отношениях, которым не суждено даже начаться!

— Погоди! Уж не тот ли это Александр Нестеров, который.., — с придыханием прошептала мама, в предвкушении подтверждающей информации заулыбавшись и широко распахнутыми глазами уставившись на дочь.

— Он самый.

— Ну что ж, доченька, поздравляю! Наконец-то я могу быть за тебя спокойна! Обеспечила себе достойное будущее, статус, имя! Вся в меня!

«Не дай Бог…»

Словно бы в статусе и деньгах счастье!

Может, пора уже завязывать с этими детскими представлениями о том, в чем на самом деле счастье, и прислушиваться к пожившим жизнь? Нет, Ксюша по-прежнему не готова это сделать.