Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

В мире без обязательств и будущего её пальцы ныряют под ворот рубашки, ведут линии по его шее вверх, зарываются в волосы, стремясь к затылку ­– она ощущает себя так свободно и уверенно в этом осознании: он – только её. Она – только его. Никто больше не смеет его касаться, она не позволит. Никто не смеет так бессовестно нагло на неё смотреть, он один. Всё это она сообщит ему прямо сейчас. …Прижимается крепче, прикрыв глаза, касается щекой щеки, проводит носом по скуле, ощущает зеркальное движение, чувствует его ладони на своих лопатках. Сходит, сходит, сходит с ума. …Срываясь, целует первой, прикусывая верхнюю губу, мгновенно получая свой ответ…

…В мире без билета на самолет в Штаты и чужих ожиданий. В мире её больных грёз.

«Нас двое». Юра вряд ли догадывается, что перевернул у неё внутри всё вверх дном, произнеся эту незамысловатую фразу. С тех пор, как он появился, она ощущает его поддержку постоянно, ежедневно, даже в моменты, когда он злится на неё за её непредсказуемое поведение. Удивительно, как всё это терпит вообще? Её срывы, истерики, нежелание идти навстречу, её побеги, выходки, отвратительные сообщения, звонки в выходные, траву и алкоголь. Она не припомнит, чтобы за эти двадцать четыре дня он хоть раз ее отчитал. Даже в этом сегодняшнем «Ксения, а ну стойте!» было больше беспокойства, чем недовольства. «Потерпите, пять дней осталось. Даже четыре, не считая сегодняшнего. Скоро отпразднуете», – вот что ранит больнее всего. Врач не знает ничего о том, что на самом деле происходит у неё внутри. Видимо, до сих пор полагает, что она спит и видит, как бы от его надзора поскорее избавиться. Она так и не сказала ему, что он ей вовсе не посторонний. Что ближе у неё никого и нет.

Он уедет, так и не услышав об этом.

Откинув плед, Ксюша садится в кровати и смотрит на экран телефона. 21:15, она и правда долго спала. Час назад Юлька прислала сообщение: «Ну ты как?». Виски начинает сдавливать. Никак.

Свет режет глаза, щурясь, девушка проводит пальцами по волосам, собирая их в низкий хвост, перехватывая платком. Красиво, но всё равно.

Двенадцать шагов отделяют её от 305-ого и еще четыре дня будет так. Двенадцать шагов сейчас и Атлантический океан меньше, чем через неделю. Голова раскалывается, она просто скажет и уйдет. Скажет, чтобы знал, что он ей не посторонний. Не так уж это и сложно, он же смог сказать – её холодный для остальных, равнодушный ко всему врач. Почему ей всё не даётся такая простая фраза?

.

.

Спустя три минуты Ксюша стоит у двери 305-ого, забыв, зачем пришла. Юра у себя, это совершенно точно, потому что она слышит бренчание гитары. Тихое, ненавязчивое, затихающее и прерывающееся, спустя время возобновляющееся и вновь набирающее силу. И так по кругу. Голоса нет, он просто перебирает струны.

Мелодия ей хорошо знакома. Эта песня сейчас играет из каждого утюга. Удивительно, разве он вообще такое слушает? Музыка ненавязчиво проникает в каждую клеточку тела, отзывается в ней, слова всплывают откуда-то из бог весть знает какого закоулка памяти. «...Скажу спасибо городам, что не разделили нас. Зачем мне быть отдельно от тебя? Ведь я так не хочу сейчас. Может эту песню никогда ты не услышишь. Но я вновь на нашей крыше, вспоминаю, как ты дышишь…».

Она стоит истуканом, боясь пошевелиться, замерла и не дышит, позволяя смыслу проникать в самое нутро. Раньше она никогда не вдумывалась в слова: песня и песня, слова – лишь дополнение к музыке, музыка всегда была для нее главным. Но отчего-то после того, как он тут стал работать, она стала слышать в песнях слова. Всегда.

Мелодия вновь оборвалась, коридор окутала полная тишина, в которой она слышала лишь биение своего сердца в ушах и отголоски строчек в голове. «Зачем мне быть отдельно от тебя? Ведь я так не хочу сейчас…». Смысл оседал внутри, и по мере того, как он оседал, стены начинали всё увереннее плыть, дыхание – учащаться, а пульс зашкаливать.

Почему именно эта песня..?

Почему этот незамысловатый попсовый мотивчик? Сколько приходилось вместе куда-то ездить, никогда ничего подобного из колонок не звучало. Он слушает совсем другую музыку…

Это что-то значит?

Глухой удар и громкий звон посыпавшегося на пол стекла, внезапно раздавшиеся в люксе, выдернули Ксюшу из состояния оцепенения. В ужасе, в полном смятении она отскочила от двери на метр, ошеломленно уставилась на неё, пытаясь расслышать что-либо еще. Но ответом ей была теперь вязкая, жуткая, лишающая кислорода в легких тишина. Гробовая.

Что там произошло? Что случилось?

«Открой!!!»

Не отдавая себе отчет в действиях, Ксюша начала молотить в дверь с такой силой, словно там за ней сейчас кто-то умирает. Сама она умирала точно – от охватившего ее липкого страха. Она слышала, как Юра негромко в сердцах выругался — «Твою мать!!!» — но открывать не торопился. Она не остановится! Если понадобится – она эту дверь сейчас вынесет к чертям собачьим!

— Юрий Сергеевич, откройте немедленно!

Из парочки соседних люксов высунулись головы постояльцев: кто с недовольством, кто с любопытством – все глаза уставились на нее. Ксюше было всё равно.

— Юрий Сергеевич! Юрий Сергеевич!!!

Почему он не открывает!?

— Откройте же!

— Что, Ксения? — дверь распахнулась так резко, что она чуть не влетела внутрь, в последний момент поймала баланс. Его голос звучал несколько раздраженно, нос учуял запах виски. Сведенные брови, всё выражение его лица в целом говорили о том, что сейчас он ей совсем не рад, — Что Вы хотели?

— Я… Я хотела попросить таблетку от головной боли. И услышала грохот, — запинаясь, прошептала она, — И испугалась!

— За кого?

— За Вас, представьте себе! — воскликнула девушка, опуская глаза и в ужасе застывая. На пол в сантиметрах от его кед падали капельки крови. Одна рука за спиной, второй он так и держит ручку двери, желая, кажется, скорее захлопнуть ее перед Ксюшиным носом.

— Мммм…, — усмехнулся врач одними уголками губ, — Не стоит беспокойства, всё в полном порядке. Стакан случайно разбил. Таблетку занесу минут через десять, идите к себе.

Ксюша переводит взгляд за его спину, в люкс. Там, на противоположной стене, расплылось огромное мокрое пятно, на полу поблескивают осколки прозрачного стекла. Она видит испорченную отделку. Это же с какой силой нужно было его «случайно» запустить, чтобы вот так?

Она не собирается его слушать! Кровь продолжает капать на пол, образовав уже небольшую лужицу, и ей страшно представить место и глубину пореза.

— Вы что, думаете, я слепая!? Пропустите!

Упершись ладонью ему в грудь, заставляя врача отступить на шаг, освобождает себе проход. Еще секунда – дверь хлопает, скрывая их от взглядов любопытных постояльцев из люкса по диагонали. Представление окончено! Еще две – заведя руку за его спину, нащупывает предплечье и резко тянет на себя. Еще три – и голова кружится, она плохо переносит вид глубоких ран. Ладонь рассечена поперек. Еще четыре – и, кажется, ей самой нужна помощь, она поднимает глаза и видит абсолютно равнодушное выражение его лица.

— Так вышло, — произносит Юра с таким спокойствием, словно речь идет о занозе.

— Я помогу перебинтовать, — реальность расплывается, Ксюша старается отвести взгляд и смотреть куда-нибудь еще, но глаза постоянно возвращаются к ладони, на которой продолжает собираться кровь, — Г-где Ваш чемоданчик?

— В медкабинете, — пожал врач плечами, — забыл там сегодня вечером. Неважно. Ксения, я сам справлюсь, это царапина. Можете идти.

— Знаете, что? С меня довольно, Юрий Сергеевич! Никуда я не пойду!

Произнеся это, девушка на не слушающихся ногах проследовала в сторону ванной. Там хотя бы полотенце есть. Сорвав его с крючка, намочила, отжала, и вернулась в комнату. Юра так и стоял в прихожей, облокотившись о стенку и наблюдая за её передвижениями.

— Идите сюда! На свет.

— Ксения, я сам все сделаю. Я же вижу, что Вам от одного вида дурно. Не надо геройствовать.