Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

— Нет, Юрец, ты уж присядь, — тон голоса отца сменился на угрожающий, — Вот сейчас мне дочь на пару вопросов ответит, и можешь быть свободен.

«Что? Какие еще вопросы!? Почему при нем?»

Выражение лица врача еле уловимо изменилось, но он не сдвинулся с места: так и остался стоять.

— Обязательно устраивать публичное обсуждение, Лев Глебович? На Вашем месте я бы говорил на такие темы лично, кворум тут не нужен.

— Юрец, хочешь совет? Не учи меня уму-разуму! — рявкнул папа, — Сядь, я сказал!

— Как Вам будет угодно, — спокойно отодвинув здоровой рукой единственное свободное кресло напротив Ксюши, он сел, откинулся на спинку и сложил руки на груди. С абсолютно бесстрастным видом уставился на начальство в ожидании вопросов.

Внутри у Ксении все похолодело. Кажется, в отношениях Юры с отцом что-то изменилось – и в худшую сторону. Вот только что тому причиной, она не имела ни малейшего представления. В голову начали закрадываться нехорошие подозрения – одно краше другого. Мама же взирала на эту сцену с плохо скрываемым любопытством. Молодой человек полностью завладел её вниманием, ничего для этого не сделав.

— Итак, дочь! — торжественным голосом начал отец, — Ты мне скажи, подготовка к свадьбе идет?

«О Господи! Только не это!»

Ужасающая, невыносимая ситуация! В секунду девушка почувствовала себя так, словно оказалась у расстрельной стены лицом к целящимся в нее дулам. Справа от нее сидит мама, с которой они только что эту самую свадьбу обсуждали, слева – отец, абсолютно уверенный в том, что дочь не устроит ему сюрпризов – и она не устроит! – а прямо напротив Юра. Все трое смотрят на неё в ожидании комментария, и под единственным взглядом ей хочется прямо сейчас умереть на месте.

— Ксения! — папе явно не нравилось затянувшееся молчание.

Никуда не денешься…

— Идёт, — тихо ответила Ксения, — Разве ты сам не видишь?

— Вижу! Всё состоится? Ты не сбежишь из-под венца в последний момент?

— Конечно нет.., — еще тише. Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось вскочить и действительно бежать, куда глаза глядят! Она не может выдержать этот взгляд.

— А своего избранника ты любишь? — отец продолжал свой допрос с пристрастием. Зачем он делал это в присутствии Юры, девушка понять не могла. Не могла понять, за что ей это сейчас? Просто ответьте кто-нибудь – за что!?

— Пап, давай не будем об этом? Мне с утра уже этих душещипательных разговоров с мамой хватило! Не беспокойся, будет свадьба, — голос предательски сорвался и дрогнул. Девушка опустила глаза в тарелку, пальцы с силой сжали столовые приборы. В дрожащих руках они пару раз звякнули о посуду, и Ксюша оставила слабые попытки сделать вид, что заинтересована ингредиентами своего салата.

«Пожалуйста, не смотри на меня так!»

За столом повисла гнетущая тишина. Врач перевел выразительный взгляд на отца. Тот отвечал не менее красноречивым. Папа услышал то, что и хотел услышать – подтверждение. Юра же сообщал ему что-то вроде: «Что и требовалось доказать». Эти двое сейчас явно говорили на разных языках об одном. Она не понимала их молчаливого диалога, не понимала, почему, как оказалась в такой ситуации! Хотелось рыдать, но показать свою слабость перед семьей, перед ним девушка не могла себе позволить: снова уткнулась носом в салат, вяло ковыряя его вилкой. Вид еды вызывал приступы тошноты.

Кивнув, врач поднялся из-за стола.

— Не знаю, как Вам, Лев Глебович, а мне всё ясно. Не понимаю, к чему было устраивать Ксении это дознание именно сейчас. Меня Вы не переубедили, даже наоборот. А теперь извините, работа не ждет. Всего доброго.

По папиному лицу скользнула тень, в одну секунду смыв с него выражение довольства.

«Они что, уже говорили на эту тему!? Он же сказал вчера: «Нас двое»… Это он имел ввиду? Говорил с ним!? Зачем? Что это изменит?»

Атаковавший голову рой мыслей окончательно выбил ее из этой реальности, происходящее за столом отодвинулось куда-то за периферию сознания. Сердце колотилось так, что шумело в ушах. Девушка зависла, силясь уловить логику его поступка, но она ускользала, зацепиться хоть за что-то не удавалось. Ведь ясно же как день – исхода нет. Самый благополучный – развод через несколько лет. Всего несколько лет и… Если повезет.

Её спокойный как зеркало воды, её хладнокровный врач, кажется, и впрямь делает, что может… Сражается с ветряными мельницами. Ради чего? На что он надеется? Хочет самостоятельно попробовать вытащить ее из этого дерьма? Так нет выхода! Нет смысла. Она слишком долго металась, нужно было раньше решаться, а теперь…. Сама виновата, во всем виновата сама… Борись не борись, а всё кончится через несколько дней.

Он уедет.

Она выйдет замуж.

— Какой дерзкий у тебя доктор, Лёва, — мечтательно произнесла мама, глядя вслед удаляющемуся Юре, — Эх, была бы я помоложе, я бы…

— Мама! — воскликнула Ксюша, краснея до корней волос и в ужасе роняя лицо в ладони, — Он тебе в сыновья годится! У тебя мужчина в Париже! И вообще!

«И вообще ­– как ты можешь!?»

— А я что? Я ничего, — мать кокетливо поправила прическу, — Я так… Уже и помечтать нельзя!

«Забудь, как страшный сон!»

Внезапно сморщившись, с шумом втянув носом воздух, папа коснулся рукой груди в районе сердца. За эти минуты он так и не проронил ни единого слова. Мама положила ладонь на его предплечье:

— Лёва, да всё в порядке, не переживай! А то не ровен час в больницу загремишь вместо праздника. Всё пройдет по плану. Наша Ксюшенька – умная девочка, понимает, что к чему. Да, доченька?

— Да, пап, не сомневайся. Всё будет.., — отвела Ксюша глаза, — чикипибарум.

Нахмурившись, ссутулившись, отец с недоверием взглянул на дочь.

— Смотри у меня… Отойду я на минуточку. Позвонить надо.

«Ты?»

— Можно?

— Ксения? — Юра удивленно поджал губы, вскинул брови, но посторонился, освобождая проход, — Уже соскучились?

Оглядев пустой коридор, девушка быстро вошла в люкс. Рановато для свидания, обычно они встречаются немного позже, но Ксюша чувствовала настолько острую потребность поговорить, что ждать не могла ни лишней минуты. Именно с ним. Именно сейчас. Именно здесь, в его номере, где вряд ли кто-нибудь догадается её искать. Телефон предусмотрительно поставлен на беззвучный режим. Её ни для кого нет, единственный человек, которого она хочет видеть, уже стоит перед ней.

— Да, — ответила Ксюша без обиняков, проходя в зону гостиной и приземляясь на диван.

Бесшумно обойдя предмет мебели, врач уселся в кресло напротив. Хотел сложить руки на груди, но в последний момент передумал: облокотившись на локти, подался вперед, навстречу ей, переплел пальцы в замок. Её взгляд вновь упал на перебинтованную кисть – снова чистый бинт, – скользнул по стене: в той точке, куда вчера прилетел стакан, отделка была испорчена, вырисовывался контур высохших за ночь подтеков. Больше ничего не напоминало о том, что творилось здесь накануне. Гитара, на которой врач бренчал «навязчивую, прилипчивую» мелодию, стоит в углу, без подставки. А всё потому, что подставка осталась дома. У него дома гораздо душевнее, чем здесь, в этом безликом номере. Здесь он не живет, здесь он работает, и это видно. О доме не напоминает ничего – лишь одинокая раскрытая коробка в углу.

Перебинтованная кисть не дает ей покоя.

«Что же стряслось у тебя такое?»

— Как Ваша рука?

— Спасибо, получше, — пожал Юра плечами, — Не стоило беспокойства. Но боюсь, что платок Ваш испорчен безвозвратно. Не могу Вам вернуть его в таком виде, сдам в химчистку, может, они смогут что-то сделать.

— Оставьте себе… На память.

Как удар под дых.

«На память о своей беспомощности? О том, как ты меня касалась?»

Она следила внимательно, пристально. Что-то еле уловимо менялось в его глазах. На несколько мгновений, но занавес приоткрылся, обнажая эмоции. Замешательство. Сожаление. Бессилие. Боль. Желваки резко проявились и пропали. Занавес.