Наваждение (СИ) - "Drugogomira"

«Нас двое…»

«Ксения, честно говоря, я волнуюсь»

«Меня беспокоит только одно… Вы были в шаге»

Ничего это не значит. Ее холодный, невозмутимый, рассудительный врач просто гораздо человечнее, чем прикидывается. Искренне за неё переживает, хоть и вида не подаёт. А мелодия и впрямь прилипчивая.

«Зачем мне быть отдельно от тебя? Ведь я так не хочу сейчас…»

.

.

Она должна сказать! Должна увидеть всё своими глазами!

.

.

Восемь часов тридцать минут утра. Ксюша стоит у 305-ого и робко стучит в дверь. В голове абсолютно пусто, если он откроет, она сказать не сможет, ее накрывает смятением, волной ужаса, она пластырь попросит! Но никто не открывает, шагов не слышно. В пустую минуту назад голову лезут странные мысли, и самая безобидная гласит, что Юра просто в душе. Но есть и другая, не пойми откуда взявшаяся, паническая, перекрикивающая все остальные:

«Ты же у себя ночевал!? Открой! Покажи, что ты здесь!»

Нет. Нет там никого.

Восемь часов сорок минут утра. Ксения недоуменно смотрит на распахнутую настежь дверь собственного люкса. Десять минут назад она выходила в коридор как в тумане, как пьяная, и не помнит, прикрывала ли её за собой.

— Юрец!!!

Лев Глебович Федотов с самого утра зол как черт – явно не с той ноги встал: хмурый, задумчивый, ворчливый и определенно не рад ненавязчивой компании семейного врача. Это у них взаимно. Последнего посещают мысли о предумышленном убийстве своего начальства. А что, жизнь уже пожил. Вот и пусть теперь другие поживут. Вместо свадьбы будут похороны, Ксении не придется приносить свою жертву. Это идея…

Идиотическая. Параноидальная. Как и все остальные, имеющая право на существование.

— Слушаю Вас, Лев Глебович, — равнодушно ответил Юра, складывая спортивный инвентарь в гольф-кар. На Федотова он не смотрел, гоняя в голове самые разные варианты избавления от основной проблемы. Фантазия врача разыгралась на полную.

«Может, палкой для спортивной ходьбы его?»

Шутки шутками, а, как известно, в каждой шутке лишь доля шутки. Кажется, вероятность того, что из этого отеля он отправится не в Штаты, а в места не столь отдаленные, довольно призрачная, но все-таки имеется.

— Воды дай!!! —рявкнул Лев, усаживаясь на свое место. — Чего ты возишься?

Хм… А не поиграть ли ему в «тетрис», раскладывая и перекладывая в багажнике машины скудный скарб? Главное, чтобы красиво лежало. Симметрично. Вплотную друг к другу. Без лишних зазоров. Вроде готово. Нет, так не пойдет, перфекционист внутри врача протестует. Надо переложить по новой.

— Вода у Вас под левым локтем. Скоро поедем, извините за задержку.

«Интересно, а плавать он умеет? Может, в озере утопить?»

— Юрец, какого лешего!?!? Ты там что, заснул!? — Лев начал выходить из себя, казалось, еще чуть-чуть, и из ушей его повалит пар.

Юра с меланхоличным видом сел за руль, повернул ключ зажигания и вдарил по газам. Дернувшись, гольф-кар пополз – со скоростью бешеной улитки.

— Задумался, Лев Глебович. Больше не повторится.

К врачу Федотов разворачивался уже с совершенно озверевшим выражением лица. Чтобы это понять, смотреть на него и не надо было: атмосфера вокруг них была гнетущей и нервозной, казалось, еще чуть-чуть, и раздастся гром, молнии полетят! Мужчина буквально глазами его пожирал, вся его злость выплескивалась сейчас на «водителя», который, в свою очередь, испытывал чувство какого-то невероятного удовлетворения, доводя пассажира до белого каления.

— О чем тебе думать? — сквозь зубы процедил Лев, — Я тебе за что деньги плачу? Чтобы ты думал обо мне, а не в облаках витал!

…Голоса внутри как сорвались с цепи

На «три» прыгаем вниз…

— Я и думаю о Вас, Лев Глебович, — спокойно произнес врач, не отрывая взгляда от дороги. — «Может, яда Вам подсыпать в вечерний чай? Столько вариантов…» — Помнится, Вы мне как-то говорили, что Ксения Вам хоть и приемная, но дороже родной. — Юра, наконец, повернулся к её отцу, — Так вот, Лев Глебович. Не похоже.

Мнение, которого Федотов ­– как всегда – не просил. В голове уже звучало: «Юрец, хочешь совет? Пасть закрой!». Черта с два он её закроет! Лев больше, чем полминуты, терпеть и слушать это не станет, так что он должен быть предельно короток и при этом предельно красноречив в выбранных выражениях.

— Что ты имеешь ввиду? — с явной угрозой в голосе прохрипел мужчина, краснея лицом и вперившись во врача взглядом.

«Давай, не стесняйся. Что тебе терять-то уже?»

— Собственного ребёнка Вы бы мечтой шантажировать не стали и на эшафот бы не повели, — голос звучал ровно и негромко, но при этом безапелляционно. Вовсе не к крикам, не к возмутительным возгласам люди прислушиваются: если тебе нужно донести в чужой мозг свой посыл, необходимо держать себя в руках, демонстрируя при этом абсолютную уверенность.

Тишина. Тишина, разорванная раскатившимся по полям криком:

— Какой ещё эшафот!? Юрец, ты в своём уме!? Что ты несёшь!? — зарычал Федотов, окончательно багровея лицом. Ноздри раздувались, глаза метали молнии. Да плевать. Врач подготовился.

— Я хочу, — четко, с паузами и акцентами в нужных местах произнес Юра всё так же спокойно, хотя внутри все вопило, хотя сердце колотилось, как сумасшедшее, — чтобы Вы отдавали себе полный отчёт, что бросаете её сейчас прямиком в лапы абьюзеру. В угоду своим интересам. В браке он сломит её окончательно. Особенно, если дети.

Припечатал. Федотов молчал, уставившись на дорогу и, как очень надеялся врач, переваривая услышанное. Юра знал, что перешел черту, и расплата за это обрушится на него незамедлительно. Но ему терять нечего, лишь три мучительных и одновременно невозможно желанных дня рядом с ней. Три дня рядом и свадьба против увольнения сегодня и призрачной надежды на благополучный для неё исход. С чего врач взял, что надежда, хоть капля её, есть, он и сам не мог понять. Предчувствие, интуиция, баранье упрямство, голоса – как угодно, можете в дурку его отправлять прям сейчас. Но в любом случае выборы не сопоставимы. Не обсуждаются, не подлежат обдумыванию. Без шансов, без вариантов.

— Юрец. Знаешь, что? — наконец, раздалось Федотовское тихое. Это был не вопрос и не предупреждение. Это был вынесенный приговор.

««Можешь паковать монатки, Юрец»»

— Знаю. Для меня три дня ничего не решают, сборами займусь, — пожал Юра плечами, — Для Вас – вполне возможно да. Не хотел Вам говорить в такой обстановке, но выбора Вы мне не оставили. Результаты Вашей биохимии утром пришли. Они неожиданно подозрительны на фоне спокойного общего анализа крови, АСТ повысился – это сердце, возможно, развитие некроза сердечной мышцы. Разумеется, нужны дополнительные обследования. Но волноваться пока в любом случае не стоит: сейчас предотвратить можно всё или фактически всё, если вовремя диагностировать, если сразу принять меры. Так что в Ваших интересах, не откладывая дело в долгий ящик, найти нового врача мне на смену. Я должен ввести его в курс дела, подробно рассказать о собранном анамнезе, половина пока в голове, чтобы ни Вы, ни он время не теряли – определялись с дальнейшей тактикой. В ближайшие недели, скорее всего, понадобится лечь в стационар. Впрочем, если Вы желаете, я готов уехать сегодня же, с Вашим новым врачом мы можем и созвониться, но личная встреча в Вашем присутствии предпочтительней, — Юра перевел на побелевшего Федотова холодный взгляд, — Выпейте таблетку от давления, Лев Глебович, она в бардачке. Вода под локтем.

Нет, ему Федотова не жаль. Он поступил отвратительно, но ему перед ним за свою наглую, идущую вразрез со всеми врачебными принципами и этикой ложь не стыдно. Юра готов расплатиться и расплатится за нее сполна. Он делает всё, фактически всё, что может, чтобы донести до этого слепого, глухого человека основное, и вот пусть теперь думает, сможет ли он выпутать себя и её из того дерьма, в которое своими руками и усадил, и как всё-таки это сделать. Врачу уже плевать на принципы, этику, мораль и отношение к себе, свое реноме – плевать. Да, формально он, судя по всему, уволен, но скорее всего, хотя бы день в запасе у него все же будет, пока перепуганный перспективами Лев в срочном порядке будет искать замену, а его держать при себе просто на всякий случай. А если нет… Ну, значит, нет. Значит, «добить» Федотова придется прямо сегодня.