Новый Мир ( № 6 2008) - Новый Мир Новый Мир

Позже Ирина Ясина рассказала мне, что решение оклеветать меня было принято накануне той пресс-конференции на совещании руководства Центробанка четырьмя людьми: Дубининым, тогда председателем Центробанка, Алексашенко, первым заместителем руководителя ЦБ, самой Ириной Ясиной, работавшей тогда начальником департамента по работе с прессой и пресс-секретарем Центрального банка, и Денисом Киселевым, руководителем департамента по работе с крупнейшими банками. Семь лет спустя Ясина, единственная из четверки, попросила у меня за это прощения... <…>

— А разве они сами не понимали, что будет девальвация? Почему они не хотели с

Вами соглашаться? Или они просто выигрывали время, чтобы соблюсти свои интересы?

— Кто-то понимал. Кто-то не понимал. Кто-то выполнял поручения. Но, как бы то ни было, ни один из них даже не пытался подумать о стране, о людях. О своих интересах — другое дело. <…>

Кому верили банкиры? Вот этой компании — Дубинину, Чубайсу, Гайдару, Кириенко, убедившим Ельцина дать свое знаменитое опровержение девальвации в Великом Новгороде. Когда он садился в самолет, его спросили: будет ли кризис? „Нет, — ответил Ельцин, — кризиса не будет. Все решено. Никакой девальвации не будет”. Это было в пятницу 14 августа, а в понедельник 17-го на экранах появились Дубинин и Кириенко... Эта компания обманула всех: и либеральную общественность, и бизнес, и Ельцина, и всех граждан страны. <…>

В каком-то смысле этих четверых, наверное, можно было понять. В самом деле, налицо было драматическое противостояние: с одной стороны, миллиарды долларов и власть — правительство, Центральный банк, Министерство финансов, администрация президента, сам президент, Международный валютный фонд, — и все говорят одно: девальвации не будет. С другой — один человек, директор какого-то маленького института, который упрямо повторяет: нет, девальвация будет! И кому тут прикажете верить?”

Ирина Роднянская. “Вечно новая” Книга: стимулы к пересочинению. — “Фома”, 2008, № 2.

“В том, что касается первых духовных поисков и духовного просвещения (если уж говорить о художественной прозе), на меня гораздо больше, чем обращения писателей к евангельским сюжетам, воздействовали вещи иной тематики, но проникнутые христианским мирочувствием,— ранние романы Генриха Бёлля, „Сила и слава” Грэма Грина, апологетическая эссеистика Честертона. <…>

Для ареала христианской (пусть и „постхристианской”) культуры „схема” евангельской истории: радикальная проповедь добра, предательство и одиночество Учителя, неправый политико-идеологический суд, ярость толпы („...снова Голгофнику оплеванному предпочитают Варавву”), жертва во имя истины, победа идеи над смертью — играет и еще долгое время будет играть ту же роль привлекательной парадигмы, какую выполняют античные мифологические сюжеты (Эдип, Антигона),— независимо от степени укорененности художника в христианской вере. Так, в „Притче” (1954) Фолкнера эта схема перенесена во времена Первой мировой войны, с соответствующими персонажами, а в малоизвестной поэме Владимира Корнилова „Пасха 61-го года” — в советскую провинциальную действительность. Столь же отстраненно — эстетически и этически, а не религиозно — я отношусь к „Мастеру и Маргарите” Булгакова, что позволяет мне восхищаться этим романом наряду с более любимыми „Белой гвардией” и „Записками покойника”. (Кстати, не помню, было ли примечено: Булгаков в своей недообработанной вещи, видимо, хотел воспользоваться мотивом выкраденного Тела, поэтому у него каждого из трех казненных, сброшенных в общую яму, Афраний, чтобы не перепутать, наделяет отличительным кольцом; но что-то — или Кто-то?— писателя остановило, и мотив повис без завершения.)

Конечно, существует еще одно побуждение обращать евангельский сюжет в тему литературного творчества. Это желание — как правило, „ортодоксальных” авторов — преобразовать лаконическое повествование евангелистов в объемную и живописную картину, давая волю воображению и попутно внося свою интерпретацию в скупо прописанные в исходном тексте лица и эпизоды. Обычно такой автор стремится соединить художественную задачу с катехизаторской, дидактической и даже богословской. Вот к таким сочинениям я отношусь с некоторой опаской”.

Большая часть номера посвящена откликам на новый роман Юрия Вяземского “Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник”.

См. заметку о том же романе в “Книжной полке Ирины Роднянской” (“Новый мир”, 2008, № 5).

Здислав Романовский. Из всех поляков меня интересует один… Мицкевич в рисунках Пушкина. — “Новая Польша”, Варшава, 2008, № 2 (94).

В примечании одна из не названных тут переводчиц (в начале номера переводчики даны списком), оговариваясь, что ее примечание прямо не относится к тексту статьи, пишет: “В поисках точной цитаты (пока не получила ее от автора статьи) [речь идет о том, что — приблизительно — звучит как „Матушка Россия не берет насильно, берет добровольно, наступая на горло”. — П. К.] обратилась к помощи читателей русского „Живого журнала” — в надежде, что кто-то сможет найти письмо Соболевского к Шевыреву. Письма никто не нашел, но близкие к этому тексту слова нашлись. Привожу сообщения моих информаторов”.

И далее — цитаты из блогов. Могли ли мы помыслить подобную инициативу лет десять тому назад?

Сергей Соловьев. Раскавыченный мир. — “Культпоход”, 2008, № 3 <http:// kult-pohod.ru>.

Эти путевые письма-заметки-дневники писателя Сергея Соловьева и Зои Колеченко из Индии — почти фантастическое дополнение к соловьевской прозе (см. его роман “Адамов мост” в “Новом мире”, 2008, № 4). Тут, в частности, и фотографии этого мира: и слониха Андурати с ровесником-погонщиком, и тот самый тигр, вышедший нашим путешественникам навстречу из джунглей. Глазам не веришь.

Александр Ткаченко. Одна дорога в разные стороны, или Может ли неверующий человек быть нравственным? — “Фома”, 2008, № 3.

“Нравственная жизнь неверующего человека не лучше и не хуже христианской жизни по Евангелию. Просто у них совершенно разные цели и задачи, отличающиеся друг от друга до такой степени, что любое их сопоставление попросту теряет смысл.

Дело в том, что нравственность упорядочивает отношения между людьми, а христианство — приводит человека к Богу. И если заповеди Евангелия могут регулировать общественные отношения (о чем свидетельствует вся история христианской цивилизации), то никакая, даже самая высокая нравственность не сможет привести ко Христу человека, который полностью удовлетворен своей праведностью. И в самом деле — зачем врач здоровому? Зачем Спаситель тому, кто не погибает?

У христиан жизнь по заповедям имеет принципиально иной смысл. По слову преподобного Симеона Нового Богослова, тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи. А святитель Игнатий Брянчанинов описывает в своих трудах оценку христианскими подвижниками своих подвигов и добродетелей следующим образом: „Подвижник, только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто... Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побуждений, несчастное состояние его падшего естества <...>. Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их”. „Поэтому святые омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез”.

Таким образом, правда и добродетели атеистов и христиан, несмотря на внешнее сходство, в духовном смысле оказываются не взаимодополняющими друг друга, а взаимоисключающими: первые превозносят человека в его глазах, ослепляют его и тем – „отнимают” у него Христа, а вторые, напротив, открывают человеку его падшую природу, смиряют его и приводят ко Христу”.

Рива Шендерова. Любимый учитель. Виктор Николаевич Сорока-Росинский в 1948 — 1960 гг. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2008, № 3.

Чудесное воспоминание о легендарном “Викниксоре” из ШКИДы, мемуар о тех временах, которых уже не знали ни Пантелеев, ни Белых (убитый в годы сталинских “чисток”), о последних двух десятилетиях жизни человека, о котором можно было бы написать не один роман. Р. Ш. была ученицей Сорока-Росинского в школе, учитель он был от Бога. Возможно, это самое поразительное “непридуманное”, прочитанное мной после предыдущего обзора периодики.

В рифму к этой публикации — одна из последних работ известного столичного учителя русского языка и литературы Александра Борисовича Панова “Уроки Гринёва-отца” (Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература”, 2008, № 5).