Жара и пыль - Рут Джабвала

Рут Правер Джабвала

Жара и пыль

Роман

Вскоре после того, как Оливия убежала с принцем Навабом[1], Бет Кроуфорд вернулась из Симлы. Это было в сентябре 1923-го. Бет нужно было ехать в Бомбей, встретить пароход, на котором прибывала ее сестра Тесси, чтобы провести холодный сезон с Кроуфордами. Они задумали для нее разные встречи и поездки, но большую часть времени она проводила в Сатипуре, потому что там был Дуглас. Они вместе ездили верхом, играли в крокет и теннис, и Тесси изо всех сил старалась составить ему хорошую компанию. Не то чтобы у него было много свободного времени — он был очень занят в округе. На работе, подобно троянскому воину, он держался спокойно и сдержанно, поэтому его очень высоко ценили коллеги и индусы. Он был честным и справедливым. Тесси гостила и в этот холодный сезон, и в следующий, а затем отправилась на пароходе домой. Через год Дугласу полагался отпуск, и они снова встретились в Англии. К тому времени он оформил развод, и они стали готовиться к свадьбе. Тесси уехала к нему в Индию и, как и ее сестра Бет, вела там полноценную и счастливую жизнь. Через много лет она стала моей бабушкой, но к тому времени они все уже вернулись в Англию.

Дугласа я совсем не помню, он умер, когда мне было три года, но очень хорошо помню бабушку Тесси и тетушку Бет. Они были жизнерадостными женщинами с разумными и современными взглядами на жизнь, но, тем не менее, по словам моих родителей, многие годы их невозможно было заставить говорить об Оливии. Они избегали воспоминаний о ней, словно в них было нечто темное и ужасное. Поколение моих родителей не разделяло этих чувств, напротив, им очень хотелось узнать все, что можно, о первой жене деда, которая сбежала от мужа с индийским принцем. Только в старости, овдовев, эти дамы начали, наконец, говорить на запретную тему.

К тому же тогда они снова встретились с Гарри. До этого они лишь обменивались рождественскими открытками, и только после смерти Дугласа Гарри пришел навестить старушек. Он рассказал им об Оливии и ее сестре, Марсии, с которой познакомился вскоре после возвращения из Индии. Он продолжал видеться с Марсией до самой ее смерти (по его словам, она спилась). Она отдала ему все письма Оливии, и он показал их старым дамам. Так эти письма впервые попали ко мне, а сейчас я привезла их с собой в Индию.

К счастью, в первые месяцы своего пребывания здесь я вела дневник, поэтому у меня сохранились кое-какие записи о ранних впечатлениях. Попытайся я их сейчас восстановить, наверное, ничего бы не вышло. Они уже не те, да и я сама уже не та. Индия всегда меняет людей, и я не исключение. Но эта история, насколько я могу судить, не обо мне, а об Оливии.

Вот мои первые записи в дневнике.

2 февраля. Сегодня прибыли в Бомбей. Совсем не то, что я себе представляла. Я-то, конечно, всегда о пароходе думала, забыла, что будет совсем по-другому, если сюда лететь. Все мемуары и письма, что я читала, все картины, которые видела, можно забыть. Теперь все не так. Нужно поспать.

Проснулась посреди ночи. Пыталась нащупать часы, которые положила на крышку чемодана под кроватью, их там не было. Ну вот! Началось! С соседней кровати голос: «Вот они, милая, в следующий раз будьте осторожнее». Половина первого. Я проспала около четырех часов. Я, конечно, пока живу по английскому времени, так что должно быть еще семь вечера. Сна ни в одном глазу, сажусь в постели. Я нахожусь в женской спальне общежития Общества миссионеров — ОМ. Здесь семь коек, четыре у одной стены, три у другой. Все они заняты, и лежащие на них, похоже, спят. Но город снаружи все еще бодрствует и никак не угомонится. Даже музыка где-то играет. Уличные фонари освещают голые окна спальни, наполняя комнату призрачным светом, в котором спящие на кроватях похожи на готовые к погребению тела.

Но соседка и хранительница моих часов не спит и хочет поговорить.

— Вы, верно, только приехали, поэтому так неосмотрительны. Ну ничего, скоро научитесь, все учатся… С едой будьте осторожны поначалу, пейте только кипяченую воду и ни в коем случае не покупайте ничего с лотков… Потом иммунитет разовьется. Я теперь могу есть все что угодно, если захочу. Не то чтобы хотелось, терпеть не могу их пищу, в жизни бы к ней не притронулась. Здесь в ОМ вполне можно есть. Мисс Тайц следит за готовкой, тут хорошее рагу делают, иногда жаркое и заварной крем. Я всегда здесь останавливаюсь, когда езжу в Бомбей. Мисс Тайц я уже двадцать лет знаю. Она швейцарка, приехала с Христианскими сестрами, а последние десять лет управляет ОМ. Им с ней здорово повезло.

Возможно, из-за призрачного света моя соседка похожа на привидение, к тому же ее с ног до головы укутывает белая ночная рубашка. Волосы заплетены в одну уныло свисающую косицу. Она вся бумажно-белая, вот-вот испарится, как настоящий призрак. Она рассказывает, что уже тридцать лет в Индии и что, если Господь хочет, чтобы она умерла здесь, так оно и будет. С другой стороны, если Он захочет сначала привести ее домой, она и на это согласна. На все Его воля, тридцать лет она живет, исполняя Его волю. Голос ее, когда она произносит эти слова, уже совсем не напоминает голос призрака, он становится сильным — в нем звенит неколебимое чувство долга.

— У нас есть своя небольшая часовня в Хафарабаде. Городок растет, там есть текстильные фабрики, но чего уж точно нет, так это роста добродетели. Тридцать лет назад, я бы сказала, еще была надежда, но сегодня — никакой. Куда ни посмотри, везде та же история. Большие заработки, значит, больше себялюбия, больше крепких напитков, больше кино. Женщины раньше носили простые хлопковые дхоти[2], а теперь им хочется, чтобы сверху все сверкало. А уж про то, что внутри, и говорить не приходится. Но чего ожидать от этих бедных людей, когда и наши прямиком идут в ад! Вы видели это место на той стороне улицы? Только посмотрите.

Я подхожу к окну и смотрю вниз. На улице светло, как днем, и не только из-за уличного освещения: на каждом лотке и бочке светится масляная лампа. Везде толпы людей, некоторые спят. Снаружи так тепло, что просто ложись и спи себе, и белья постельного не нужно. Вот несколько детей-калек, один мальчик отталкивается культей от земли; днем они, наверное, просят подаяния, но сейчас свободны от работы и беззаботны, даже веселы. Люди покупают еду у лоточников и прямо там едят, иные ищут выброшенное съестное в канавах.

Моя собеседница показывает на другое окно. Отсюда открывается вид на гостиницу «А». Об этом месте меня предупреждали перед приездом. Мне было сказано, что каким бы унылым и мрачным мне ни показалось общежитие ОМ, ни в коем случае не останавливаться в «А».

— Видите? — говорит она, не вставая с постели.

Я вижу. Здесь тоже было очень светло от фонарей и магазинов. Пешеходную дорожку перед «А» заполонили люди, но не индусы, а европейцы. Совершенные изгои с виду.

Она объяснила: по восемь-девять человек в комнате, а у некоторых и на это денег нет, спят прямо на улице. Друг у друга попрошайничают и друг у друга же воруют. Некоторые очень молоды, просто дети, для них, возможно, есть еще надежда, и, по воле Божией, они доберутся домой, пока не поздно. Но остальные-то, женщины и мужчины, они же здесь годами торчат, и с каждым годом им все хуже. Вы видите, в каком они состоянии. Все больны, некоторые при смерти. Кто это такие, откуда они? Однажды я жуткую картину видела. Парню, наверное, не больше тридцати, немец, может, или откуда-то из Скандинавии, очень светлый и высокий. Одежда вся изорвана, и кожа белая проглядывает. Длинные волосы, совершенно спутанные и свалявшиеся, а рядом — обезьянка. И обезьянка эта у него вшей искала. Я ему в лицо посмотрела, в глаза, ну просто душа в аду, скажу я вам. Я вообще в Индии ужасные вещи видела. Пережила индусско-мусульманское восстание, эпидемию оспы и голод; могу смело сказать, что я видела все, что только можно видеть на этом свете. И после поняла одно: нельзя выжить в Индии без Иисуса Христа. Если Он не с тобой каждый миг, днем и ночью, и ты Ему не молишься изо всех сил, если этого нет, то станешь, как тот бедняга с обезьянкой. Потому что, видишь ли, милая, ничто человеческое здесь не имеет значения. Ничто, сказала она, как сказал бы индус или буддист: с презрением ко всему, что эта земная жизнь может предложить.

Она сидела в постели. И хотя она была тоненькой и белой, в ней ощущалась несгибаемость, ожесточенность. Призрак с характером. Я снова посмотрела на лежащие на улице тела, освещенные фонарями гостиницы «А». Должно быть, она права: эти люди и впрямь были словно души в аду.

16 февраля. Сатипур. Мне повезло — я уже нашла комнату. Я ею очень довольна. Чудесная, просторная, пустая и в ней много воздуха. Есть окно, у которого я иногда сижу и смотрю на базар. Она над магазином тканей, приходится карабкаться вверх по темной лестнице. Сдает ее правительственный чиновник по имени Индер Лал, который живет с женой, матерью и тремя детьми в убогих комнатушках, задвинутых в самый конец двора, за магазином. Двор вместе с магазином принадлежит кому-то другому. Все поделено и разделено, и я — еще один отсек. Но здесь, наверху, у меня простор и уединение, вот только удобства общие в дальнем конце двора, и к ним приставлена девочка-уборщица — тоже одна на всех.