Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— С добрым утром, пацанчик! Видят боги, я уж и сам хотел тебя к херам сбросить, но ты и сам с этим делом справился, — заливаясь смехом произнес Бакатария.

Мицан махнул головой, выгоняя остатки сна. Лоб жутко ссадил, а в голове звенело, но стараясь не подавать виду, он подошел к столу и нарочито небрежно положил свиток параллельно горе косточек.

— Что, с договорчиком разобрался? — криво улыбнулся старший бандит.

— Все в лучшем виде, Лифут.

— Да? Ну давай, проверим, сука, твои лучшие виды.

В качестве договора юноша не сомневался. Над ним хорошо поработал Мильхево Батти — признанный мастер поддельного дела, который, выслушав переданное ему Мицаном задание, тут же придумал и купца и всю сделку. Ну а печати и записи в книгах Ирло Фалавии и Викемо Пайфи и вовсе превратили этот документ в подлинный. Записанный в архивы, утвержденный и освещённый государственными сановниками. И пусть сам Мицан и не мог разобрать, о чем именно говорили буквы на пергаменте, он не сомневался, что никто и никогда не заметил бы подлога. К тому же любой не в меру въедливый проверяющий, только узнав, кто именно покровительствовал этой сделке, сразу бы утратил к ней всякий интерес и предпочел бы заняться другими делами.

— И вправду, сука, толково сделали. Не знал бы, что этого ирмаканского купца и нет ни хера, сам бы во все поверил. Да, добро. Не зря ты по городу побегал. Да пацан, как там в этих гребанных Аравеннах? Совсем херово?

— Совсем. Гавань словно вымерла. Людей нет, кораблей нет. Солдаты повсюду шастают — дома обыскивают, вяжут всех. Как по мне, так вообще без особого разбору.

— Ха, вот же славное дело! Давно этот гнойник надо было выдавить! Хер пойми, что так долго тянули то с этой поганью. Слышь, парни, видать мантии наши ждали, пока в городе первый мужик с яйцами появится!

— Но ведь в гавани же наши дела проворачивались… — чуть растерянно проговорил Мицан.

За минувший месяц он неоднократно посещал одинокую башенку Викемо Пайфи. И как он понял из этих визитов, господин Сэльтавия брал долю с каждого прибывающего к причалам корабля, а также отправлял суда в обход сановников и сборщиков податей. Гавань, несмотря на все призрение клятвенников к ней самой и ее жителям, явно щедро их кормила и юноша был удивлен улыбке и радости в голосе Бакатрии.

— Где и как мы дела проворачиваем, тебя пока вообще на хер волновать не должно. Понял меня пацан? — неожиданно резко и строго произнес старший бандит. — Твое дело в зубках гребанные посылочки по гребанному городу переносить и пока всё на этом. А иначе мы тебе твои же зубки в затылок забьем. Усек?

Мицан растерянно хлопнул глазами, не зная, что и ответить. Опыт научил его остерегаться резких перемен настроения у Лифута. Этот человек был по настоящему опасен и время от времени легко переходил на язык боли, совсем не стесняясь его использовать. Челюсть юноши жалобно заныла, напомнив, как пару дней назад он очень неосторожно пошутил при старшем бандите, за что тут же и был наказан.

Но вместо удара или ярости, губы Лифута неожиданно расплылись в добродушной улыбке.

— Хер ли ты как утопленник умолк, пацан? Да не ссы ты. Настанет время — всё сам узнаешь. Это я так, воспитываю тебя понемногу, чтобы ты раньше времени к херам не угробился. А вообще, мне тут напели, что ты нормальные барыши с лавки Гисавии стрясти смог. Так?

Мицан кивнул.

— Молодец, малыш. Вот только на хер ты их гребанную лавку расхерачил? Че, кулаки зачесались что ли?

— Да там бабка дурная попалась. Не поверила, что я от вас. Пришлось убеждать.

— Ха, милашка Вилатта. Сука драная. Ну да, она давно на всю голову стукнутая. Понимаю, почему ты за гребанный гарпун схватился. Но на будущее, запомни, пацан: с лавочниками силу применяй только в самом последнем случае, а ни когда полоумная старуха визжать начинает. Если ты их дело расхерачешь, то из какой жопы они тебе потом серебро высрут? С ними надо строго, но бережно. Почти как с девкой. Свое брать и как хочешь ставить, но оберегать и не портить, а если кто другой засмотрится — ломать его на хер. Бывал-то уже с девками, а малой?

— Доводилось.

— А не врешь? Я вот думаю, что твой хер пока только твой же кулак трахал.

Сидевшие вокруг Лифута Бакатарии клятвенники дружно заржали, а один из них, скорчив глупую рожу, подергал кулаком у своей промежности.

— Думай, что хочешь, а с бабами вдоволь побывал, — голос Мицан чуть дрогнул от подступившей к горлу злобы. В своей прошлой жизни он никогда и ни от кого не терпел насмешек и лез в драку даже с теми, кто был старше и сильнее его. Но этот месяц заставил его поужать гордость.

— Ага, небось, ещё и саму Меркару отодрал, — улыбнулся Лифут. — Ладно, не про то, где твой хер побывал речь сейчас. Мы уже поняли, что он у тебя хоть маленький, да бойкий. Лучше скажи мне пацан, а не хочешь ли глянуть как серьезные люди дела делают? Приобщиться, так скажем.

— Хочу! — Мицан почти взвизгнул от удивления и радости.

— Хороший настрой. Тогда через час после захода солнца подходи к таверне «Чёрные рёбра» на севере Хайладара. Там почти у крепостной стены. Найдёшь, думаю.

— Я там буду, Лифут.

— Только сразу скажу, чтобы ты себе ничего там не напридумывал. Пока дело будет идти, ты будешь рядышком стоять, помалкивать и не отсвечивать на хер. Слово скажешь или сунешь нос куда не надо — поломаю и на улицу верну. Усёк, пацан? — Лифут Бакатария произнес эти слова серьезно и губы его больше не кривились в обычной ухмылке. Было видно, что все сказанное им совсем не пустая угроза или предупреждение.

— Усёк.

— Ещё раз повтори.

— Да усёк я, усёк.

— И что же ты, сука, усёк?

— Что надо стоять и помалкивать.

— И не отсвечивать, на хер! Ладно, пацан, давай до вечера. Посмотришь на кой хер ты по городу сегодня бегал.

Мицан кивнул всем собравшимся, а потом спустился вниз по лестнице и вышел на улицу. Хотя солнце и кренилось к земле, до захода было ему далековато. Юноша тяжело вздохнул и огляделся, прикидывая где-бы убить время. Такие часы ожидания, когда Лифут, Лиаф или любой другой из старших выставляли его за порог, пока были самой тяжелой частью его новой жизни. Без старых друзей, без своего убежища, Мицан чувствовал, как давит на него одиночество. Полное и абсолютное одиночество.

Пока не прозвучали слова клятвы в том странном доме, он даже и не понимал, сколь важное и большое место в его жизни занимали друзья. Они и вправду наполняли его мир.

Они и Мышь.

Эта смелая девчонка, рискнула ради него всем, подарила ему его первую ночь любви и его новую жизнь. И ведь она так и не попросила ничего взамен. Ей было достаточно и того, что Мицан, пусть совсем ненадолго, позволил ей себя любить. А он, попользовав её, выплюнул, словно косточку съеденной ягоды.

Мицан с яростью мотнул головой, пресекая нахлынувшие на него мысли. В последнее время он уж слишком часто вспоминал о Ярне. Она будто бы поселилась у него в голове, заставляя его постоянно испытывать это свербящее чувство вины и раз за разом возвращаться к той ночи. Проклятье, он ведь даже не хотел с ней спать, считая эту серую мышку не достойной себя, а теперь… теперь он не мог отделаться от бесконечных пережёвываний воспоминаний.

Юноша твердо решил, что когда в следующий раз у него появятся деньги, он отправится в бордель и постарается перебить всякие воспоминание об этой надоедливой девчушки. Она просто была с ним. Просто провела с ним ночь. Вот и все. И она не стоила той жизни, что открывалась перед ним сейчас. Ведь спустя всего какой-то месяц беготни, сам грозный Лифут Бакатария предложил ему поучаствовать в настоящем деле. Да, пока ему разрешили только посмотреть. Но что это как не шаг к настоящему признанию и настоящему делу?

Уже скоро у него будет много денег и много женщин. И тогда он перестанет вспоминать о Ярне и той пьяной ночи.

До самого вечера Мицан бродил по улочкам Фелайты, Паоры и Хайладара. Последний, прилегавший к окружавшим город двойным крепостным стенам, Мицан посещал не часто. Да и смотреть там было особо не на что. Хайладар заслуженно считался самой тихой и скучной окраиной города. Тут, в скромных двухэтажных кирпичных домиках, которые жались друг к другу образуя лабиринты тесных улочек, жили в основном семьи солдат из Хайладской крепости, да рабочие ютившихся у самых стен мастерских, в которых ткали, пряли, дубили кожу и изготавливали корабельные снасти для нужд Великого города и его многочисленных гостей.