Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— Вряд ли мы снова увидимся, — упрямо повторил одноглазый.

— Не будь в этом так уверен, служивый.

Развернувшись, одноглазый пошел прочь, а следом за ним, и все его спутники, оставив клятвенников наедине с пленницами. Лифут ещё раз обошел получившуюся колонну и, повернувшись к своим людям, протянул им целый ворох черных повязок.

— Ну что, с удачной всех сделкой, парни. Все бы так проходили. А теперь завяжите как этому бабью их прекрасные глазки, чтобы они не увидели чего лишнего.

Мицану достались три девушки. Первая казалась ещё почти ребенком. Её большие глаза смотрели на него со страхом, а щеки выдавали детскую припухлость. Фигурой, она напоминала скорее мальчика, а голые руки покрывали многочисленные расчёсы и следы от ударов не то палкой, не то кнутом. Две других были постарше и явно были сёстрами — костлявые и чумазые, со спутанными и нечёсаными русыми волосами, они, при этом были красивы. Красивы какой-то особой дикой красотой, как бывает красив разросшийся куст или поросшие лесом горный кряж, врезающийся в море. У обоих были большие карие глаза, чуть вздернутые носики и пухлые губы. На тонких шеях виднелись царапины и старые, почти уже черные синяки. Одеты они были в порванные и грязные платья, которые висели на них словно мешки, надетые на жерди. Мицан заметил, что у одной из девушек порванный вырез открывал маленькую, покрытую прыщиками грудь с небольшим алым соском. Перехватив его взгляд, она дернула плечом, попытавшись запахнуться, но висевшие на ней лохмотья лишь соскользнули вниз, полностью оголив груди.

— Ха, походу от взгляда нашего парнишки бабы сами раздеваться начинают, — заржал стоявший рядышком незнакомый Мицану бандит.

— А ты не завидуй и слюнки подбери.

Бандит расхохотался и дружелюбно стукнул юношу по плечу.

Обратно они пошли быстро, подгоняя постоянно натыкавшихся друг на друга невольниц. Веревки и завязанные глаза сильно мешали, в заброшенном домике их пришлось спускать в люк одну за другой, а в туннеле брать под руки и иногда тащить вперед силой.

Но единственное, что всерьез беспокоило Мицана, так это то, как они поведут свою странную процессию по городу. Конечно, с городской стражей у людей господина Сельтавии проблем не было, но после событий в Аравеннах и возвращения Походной армии, по городу постоянно шастали усиленные солдатские патрули и юноша не знал, насколько влиятельным для них было имя главного бандита Каменного города и его серебро.

Но когда они, вновь пройдя через погреб и кухню таверны вышли в Кадиф, Мицан Квитоя с удивлением обнаружил, что город был пуст. Не было ни припозднившихся работяг или торговцев, что возвращались по своим домам после затянувшегося рабочего дня. Ни телег и повозок, перевозивших под покровом темноты самые разные товары. Ни шатающихся или орущих песни пьяниц, ни липнущих к ним уличных шлюх. Даже бездомных попрошаек и патрульных стражников, вечных обитателей ночного Кадифа, и тех не было видно на опустевших улицах Великого города.

Лишь пробивавшийся из закрытых ставней свет горящих внутри ламп и свечей, напоминал о том, что город был жив и обитаем. Мицан настороженно прислушался — и точно, почти из всех домов доносились приглушенные голоса и пение, а в ночном воздухе отчётливо чувствовался запах благовоний.

И тут юношу, наконец, осенило. Не удивительно, что он, знавшей из родных лишь гуляющую и опустившуюся мать, да видевшей пару раз тетку, не вспомнил, что это была за ночь.

А ведь сегодня был канун Армекаля — праздника поминаний. В эту ночь выход из дома считался святотатством и оскорблением самого Утешителя. Ибо всё время от восхода луны до восхода солнца было запретным и отданным мертвым. В эту ночь тайлары собирались у семейного очага, чтобы в кругу близких почтить своих предков. По обычаю, всю ночь старики рассказывали молодым историю их рода, вспоминали усопших и возносили молитвы Моруфу, дабы в Стране теней их родные знали, что они не забыты.

Но уже с первыми лучами пробудившегося солнца, город оживет. Все его улицы заполнятся тысячами людей, одетых в белые укрывающие головы накидки. С корзинами полными еды и благовоний, сжимающие в руках ветки хвойных деревьев, они пойдут к фамильным склепам и кладбищам, чтобы там, распевая песни, пируя и поливая могилы вином, отблагодарить и помянуть всех своих усопших. Там, среди последних пристанищ, живые расскажут мертвым о своей жизни, покажут им появившихся за год детей и будут молить их о благословении и покровительстве для своих домов, сжигая в ритуальных жаровнях благовония, вперемешку с домашней едой. Ну а потом, толпы людей повалят в храмы Моруфа, чтобы принести жертвы Утешителю и замолвить перед ним словечко за своих мертвецов, а после, уже перед алтарями Венатары, они будут молиться за покой и процветание своих домов и семей.

Да, сложно было найти более тихую и безлюдную ночь, чем ночь в канун Армекаля. Ведь даже инородцы, живущие по иным обычаям и верованиям, не смели выходить на улицу, дабы не гневить богов, духов, а главное — самих граждан Великого Тайлара.

Мицан с восхищением посмотрел на шагавшего впереди Лифута Бакатарию. Хотя тот и казался временами набожным человеком, бандит ловко умел использовать всё, даже богов и угодные им ритуалы, в свою пользу.

Дорога по пустому городу до Дома белой кошки, где невольницам суждено было превратиться в наложниц, заняла совсем немного времени. Мицан тут ещё не был и когда Лифут скомандовал остановиться у трехэтажного особнячка, юноша с любопытством принялся его рассматривать. А посмотреть тут было на что. Уже сам вход более чем красноречиво сообщал о том, заведение какого толка находится перед гостем. Резная арка состояла из сплетенных в любовных объятьях мужских и женских тел, а тяжелые дубовые двери покрывала резьба, на которой мужчины и женщины совокуплялись в самых разных, временами весьма причудливых позах. Даже бронзовые ручки были выполнены в виде изогнувшихся дугой обнажённых женщин с кошачьими головами, что хищно улыбаясь, сжимали острыми зубками большие и тяжелые кольца.

Лифут направился к дверям, но неожиданно позади них раздался топот шагов. Мицан обернулся — из переулка вышло около двух десятков мужчин, сжимающих в руках окованные дубинки, ножи и короткие мечи. По своему виду они напоминали типичных уличных бандитов. Здоровые, обритые, с закатанными рукавами, которые обнажали массивные медные и кожаные наручи, они нагло смотрели на клятвенников и посмеивались.

— Так, так, так. Похоже, наша посылочка наконец-то прибыла, — проговорил длинноволосый мужчина с седой прядью волос и уродливым шрамом, проходящим через все его лицо. Поигрывая шипастой палицей, он сделал пару шагов вперед, остановившись напротив предводителя отряда клятвенников. В отличие от остальных, он был одет в дорогую белую рубаху, подпоясанную красным шелковым кушаком, а на его шее висела серебряная цепь с различными амулетами. — А мы уже было заскучали. Знаете, это такая мука стоять возле новенького борделя и не зайти внутрь, чтобы распробовать его девочек. Но мы это сейчас поправим. Причем с самыми свеженькими. Правда же девчонки?

— Да ты хоть знаешь на кого пасть разинул, вшивый мудила? — проскрежетал Лифут Бакатария. Его руки медленно направились в сторону пояса, на котором висели четыре длинных кинжала.

— На шайку членососов одного старого жирдяя, что вот-вот потеряет свою власть.

— Через пару минут ты будешь проклинать богов, что в ту злополучную ночь, когда тебя зачинали, твой папаша не кончил твоей маме на задницу.

— Сильно в этом сомневаюсь, дружок. Нас, если ты умеешь считать, больше и в руках у нас совсем не сраные ножички. Так что если кто-то тут и захлебнется в своей крови, так это будете вы. Но всего этого можно и избежать. Ты вроде похож на делового человека. Так вот тебе мое деловое предложение. Ты, вместе со своей шайкой оставите нам вот этих вот девочек, а сами отправитесь долбить друг дружку в жопы куда подальше. Правда в наказание за твою грубость перед этим ты встанешь передо мной на колени, приспустишь мне штанишки и хорошенько отсосешь с проглотом. Ну как тебе мое предложение? Согласен?