Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Эх, не добрые слова услышал бы он сейчас от Патара, окажись рядом с ним ученик пекаря. Он бы точно, схватившись за один из своих амулетов, запричитал о проклятьях и гневе богов. Но Патара тут не было. Как не было и Ирло и Кирана. Вся его мальчишеская «банда» осталась там, в прошлой жизни. А новая жизнь требовала действий.

Проклятье, и кто только потянул его за язык сегодня утром? Ведь у семьи покойника, судя по состоянию лавки и одежды нового владельца, могло и вовсе не оказаться такой суммы. И что тогда ему было делать? Брать долг сетями? Или возвращаться назад с пустыми руками, выставив себя на посмешище перед всеми клятвенниками?

Ну уж нет. Такое он себе позволить не мог. Не для того он ножом перепиливал голову чужеземного бандита и отрекался от старых друзей, чтобы покрыть себя позором.

Собравшись с духом, Мицан постарался придать себе грозный вид.

— Так значит в могиле старик, а ты его лавку в наследство получил, да? — наглым голосом проговорил он. — Ну так я тебя поздравляю Беро Гисавия. Вместе с лавкой ты унаследовал и долги. Твой дед задолжал господину Сельтавии деньги. Настало время их возвращать.

— Побойтесь б-богов, господин. Сейчас же время утешений…

— Сейчас время платить долги, — грубо перебил его юноша. — И если тебе и надо кого-то бояться, так это гнева господина Сэльтавии. Я смотрю, тебе уже ломали пальцы. Хочешь, сломаю их ещё раз, а заодно и руки в придачу?

Мицан снял со стены гарпун, наставив его на торговца. В тайне он надеялся, что этого хватит, но рыбоглазый так и стоял, раскрывая рот словно вытащенная из воды рыба.

— Так это, нет у нас столько, господин… все ж на похороны потратили…

— Что?! Что там такое Беро, — раздался скрипучий старушечьей голос.

Дверь за прилавком распахнулась и из нее показалась фигура согнутой горбатой женщины, одетой в грязное серое платье. Прихрамывая и волоча ногу, она подошла к Беро Гисавии и уставилась на Мицана полуслепым взглядом.

— Ты что это за гарпун схватился, окаянный. А ну повесь, ежели покупать не собираешься! — прикрикнула она на Мицана, погрозив ему кулаком.

— Баб, он говорит, что за долгами пришел. Говорит, дед назанимал. Д-двести пятьдесят ситалов, баб.

— Что, сколько? Да в жизни у нас столько денег не было! Ты что же это на покойного то брешешь, а, негодник? А ну пошёл отсюда! Пшёл, кому сказала! Людей не боишься, богов хоть побойся!

— Я пришел за деньгами господина Сэльтавии! — только и смог выдавить заветное заклятье обескураженный Мицан. Вот только голос в этот раз его подвел и вместо спокойного и угрожающего тона, получился неуверенный выкрик. Старуха захлопала глазами, открыв рот из которого торчали гнилые зубы, а потом схватилась за голову.

— Во деловой какой. Имя какое вспомнил. Только все одно — нету у нас таких денег. Нету. И на что старик их брал и брал ли вообще, мне неведомо.

— А мне плевать, есть они или нет, — юноша стряхнул с себя оцепенение и собрался с силами. — Не найдете деньги сейчас же — лавку отдадите, а не то вместе со своим внучком отправишься следом за муженьком, старуха. Я человек господина Сэльтавии.

Сам уже не понимая зачем, добавил он ещё раз.

— Баб, это что же, б-бандиты у нас лавку отнимут?

— Да ты глянь на него внучок, какой он бандит. Так, задохлик уличный. На страх нас взять хочет, вот и грозит страшным именем. Нету у нас денег. Н-е-т-у.

Вот и все. Заклинание, которое безотказно работало весь последний месяц, дало, таки, сбой. Старуха оказалась либо слишком тупой, либо слишком пуганой за свою долгую жизнь и слова на нее не действовали. А значит, нужно было поступать по-другому.

Размахнувшись, Мицан ударил гарпуном в маленькое мутное окно, впустив яркий свет в это пещёроподобное помещение. Следующим взмахом он сорвал сразу несколько сетей и связок с грузилами и поплавками, а ещё одним опустил свое оружие прямо на прилавок, сломав одну из досок. Старуха и ее внук отпрянули. Теперь в их глазах был виден страх. Они что-то верещали, махали руками, но Мицан их уже не слушал. Он лишь размахивал гарпуном, с каждым новым движением превращая в хлам сети, удочки, грузила и прочую рыболовецкую утварь.

Железная палка с крюком превратилась в его руках в оружие возмездие, которым он методично ломал жизнь этой семьи. Ломал кормивший их товар, который и так, похоже, приносил совсем небольшие деньги. Ломал хлипкие и подгнившие доски стен, оставляя в них крупные дыры. Разбивал мутную слюду окон, крушил прилавок и полки.

Но главное — он ломал свои собственные сомнения. Свою жалость к этим верещащим людям, что жались к стене.

Он больше не имел права жалеть или сопереживать. Ведь он и вправду был бандитом. Разбойником. Ростовщиком, пришедшим за долгом. И всякий, кто отказывался его возвращать, должен был испытать всю глубину последствий.

Неожиданно старуха с молнией метнулась куда то в сторону, а потом, с непривычной для столь старого и скрюченного тела прытью, вернулась обратно протягивая Мицану какую-то бляшку сверкающую золотом.

— Да на, забери! Забери проклятый демон! Последнее отдаю. Ничего больше не осталось! Забери и уходи, уходи отсюда! — стенала она, тыча в него своим сокровищем.

Юноша замер. Его оружие возмездия опустилось, не причинив больше никакого вреда и так уже порядком разгромленной лавке. Золотой диск, который так отчаянно пыталась отдать ему старуха, явно стоил дорого. Точно больше долга этой семейки. Мицан взял его не глядя и убрав за пазуху своей рубахи, пошел к выходу из лавки. Уже в дверях он обернулся, и хотел было сказать что-нибудь грозное и запоминающееся, но лишь бросил на пол гарпун, причинивший так много страданий этой жалкой семье лавочников.

Железный штырь воткнулся с гулким стуком, так и оставшись торчать слегка покачиваясь посреди учиненного им разгрома.

Оказавшись на улице, Мицан пошел не оборачиваясь, с великим трудом сдерживая сбившееся дыхание и стараясь не замечать рвущееся из груди сердце. Ему хотелось бежать. Бежать прочь от этой проклятой лавки. Бежать, пока воздух в легких не превратиться в бушующий огненный шторм, а ноги не сведеëт от боли. А потом бежать ещё и ещё. Бежать все дальше и дальше, чтобы оказаться так далеко от этого места, как только это возможно.

Но он держал себя в руках и не подавал виду. Он шел самой уверенной, самой спокойной походкой, на которую только были способны его ноги. Чтобы вдруг выглянувшие из своей трухлявой лавки бабка с внуком, не увидели перепуганного и убегающего мальчишку.

Но стоило ему покинуть улицу и завернуть в переулок, как Мицан тут же опустился на корточки и, прижавшись спиной к стене, обхватил голову руками.

Великие горести и проклятья. Он чуть не сдрейфил. Чуть не убежал, словно испуганный мальчишка, не выполнив взятое собой же обязательство. И, главное, от кого? От древней старухи и полуживого задохлика? Мицан с силой ударился затылком о стену, желая выбить из головы все эту омерзительную слабость. Он был человеком господина Сельтавии, его клятвенником. И он должен был соответствовать.

Неожиданно юноша почувствовал, как в его ребра что-то больно кольнуло. Мицан запустил руку под тунику и вытащил золотой диск, полученный в уплату долга. Ювелирная поделка оказалась отлитым из золота солнцем с грозным человеческим лицом в окружении ореола бушующего пламени. Этот символ показался юноше знакомым — он точно уже видел его раньше, но вот где и когда — никак не мог вспомнить.

Мицан провел пальцем по огненным граням, пробуя их на остроту. Такая вещичка должна была с избытком покрыть долг лавочников. Уже одного веса золота вполне хватало. А тончайшая ювелирная работа, с которой было выполнено лицо и каждый огненный лучик, делали её и вовсе бесценной. Настоящим сокровищем, толкнув которое нужным людям, можно было выручить очень хорошие деньги. На минуту Мицан даже задумался, а не оставить золотое солнце себе и попробовать продать его самостоятельно. Ну а что? С вырученной суммы он бы и долг лавочников вернул и себя бы совсем не обидел. Ведь чем как не заработком занимались все люди господина Сэльтавии?