Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— Да, хреново у вас с делами. А рыбу-то почему на улице бросили?

— Какую рыбу?

— А ты давно из своей башни вылезал?

— Третий день из нее не выхожу, и выходить не желаю.

Старик уставился пустым взглядом в стену. Для Викемо Пайфи эта гавань уже много лет была личным царством. Каждый капитан и торговец был обязан зайти в его одинокую башню, что возвышалась над всеми окрестными постройками, и отблагодарить управителя за право пришвартоваться у одного из причалов. Его слово тут значило столько же, если не больше, чем все государственные свитки и печати вместе взятые. Рабочие и местные рыбаки считали его почти, что хозяином и шагу не смели сделать против его воли. И никто не решался оспорить такой порядок вещей. Даже местные банды.

Но солдаты тагм не знали про тонкости местного уклада. Они разрушили царство Пайфи, даже не заметив. И сам он теперь походил на низложенного царя, запертого в руинах пылающего дворца своей погибшей столицы.

Мицан дожевал рыбу, допил чашку вина и отряхнув одежду, встал на ноги.

— Понятно. Могу посочувствовать, да только вряд ли это поможет. Так что давай ты лучше мне нужный листик к договору приложишь, куда надо записи внесёшь, а там, если воля богов будет, то глядишь наладится ещё твоя жизнь.

— Богов? — скривился управитель гавани.

Свою часть работы он выполнил молча и так же молча протянул юноше документы, после чего демонстративно зарылся в таблички и свитки, всем своим видом давая понять, что аудиенция в его царственных чертогах окончена.

Назад Мицан пошел по главной улице Аравенской гавани. Почти все здания тут оказались заколоченными или покинутыми, а солдатские патрули трижды встретились ему по дороге. Воины косились на улыбающегося им во весь рот юношу, но ни разу не попытались его остановить или окликнуть. Он был свободным тайларином, а значит, был волен ходить где ему вздумается. И всё же, врожденное чутье уличного мальчишки подсказывало, что идти ему лучше побыстрее и уж точно никогда не оглядываться.

Только проходя мимо «Нового Костагира» юноша невольно замедлил шаг. Теперь это некогда грозное и могучие здание больше походило на руину: камни над окнами «крепости» покрывала копоть, крыша ввалилась внутрь, а вместо резных дверей были лишь обугленные доски, висевшие на почерневших петлях. Мицану даже стало немного его жалко. Как ни как, а тут было место его триумфа, почти что воинской славы. И вот теперь от него остались лишь обугленные доски, да почерневшие от копоти камни.

Плюнув на порог брошенной таверны, он пошел дальше, не останавливаясь вплоть до самого Морского рынка. Но и это обычно шумное и суетливое место встретило его непривычной тишиной. Уличных торговцев и лоточников сегодня почти не было, а добрая половина лавок так и стояли закрытыми. Перед глазами Мицана тут же встали бесконечные ряды облепленных мухами бочек с гнилью. Кажется, зачистка Аравенн невольно ударила и по жителям Фелайты, оставив их без свежей рыбы.

Юноша помрачнел. По утрам на Морском рынке торговали сами рыбаки, стремившиеся побыстрее продать улов, а потому рыба стоила дёшево. Намного дешевле, чем в любом другом месте в городе и позволить ее, в отличие от свежего мяса, мог почти каждый живший в квартале блис. Ещё совсем недавно Мицан и сам вставал на рассвете, чтобы расталкивая локтями других мальчишек и женщин, бранясь на стариков и избегая редких тут мужчин, купить по дешевке кефаль или треску, а потом бегом домчаться до дома или до их тайного чердака, чтобы сварить её с горстью пшена, а если повезет — то с чесноком и луком.

И точно также жила не малая часть квартала. Что детей, что взрослых. Без утренних распродаж их скудный стол должно быть и вовсе ужался до одних лепешек с пшеничной кашей. Оставалось лишь надеяться, что скоро весь этот бардак закончится, и рыболовы вновь пригонят заваленные дарами моря тележки к толкающейся и незлобно переругивающейся толпе.

Дойдя ровно до середины рынка, Мицан остановился оглядываясь. На сегодня у него оставалось ещё одно дело: ему предстояло получить должок с владельца лавки. И от одной мысли об этом у юноши захватывало дух. Да, для других клятвенников это было обычным делом. Рутиной и пустяком. Но только не для мальчишки-посыльного. Для него это был важный шаг — первое настоящее дело.

Он и получил то его случайно: сегодня утром, зайдя в «Латрийского винолея» за заданием, Мицан услышал, как двое парней постарше отнекиваются от похода к старому торговцу рыболовецким снаряжением, одолжившим как-то пару сотен ситалов, да так и не вернув их в срок. Парням это казалось скучным и неинтересным делом и сидевший рядом с ними Крепыш Сардо шутя, предложил отправить в лавку подошедшего Мицана. А он взял и согласился, с вызовом заявив, что сделает все один, причем ещё и до захода солнца.

И вот теперь юноша шел по базарной площади, даже не представляя, что и как ему делать. Единственное, что он знал, так это то, что из лавки нужно выйти с мешком полным монетами. Но в своём успехе юноша не сомневался: он уже убил человека ради этой жизни. И не простого человека — матерого головореза из Аравеннских трущоб. Главу банды. И если уж это оказалось ему по силам, то и старика лавочника он как-нибудь запугает.

Чтобы найти нужную лавку Мицану пришлось обойти почти всю рыночную площадь и поспрашивать у редких торговцев. Она расположилась у самого края торговых рядов, почти в переулке. Ее вывеска была столь мала и неприметна, что было странным, как вообще удаётся тут что-то продать.

По ту сторону двери его встретил лабиринт из свисавших с потолка сетей, удочек и всевозможных приспособлений для ловли рыбы. Небольшие окошки были завешены сетями, от чего лучи солнца тонкими лезвиями пробивали царящий здесь полумрак, подсвечивая причудливый танец поднимавшихся с пола и летевших с потолка и товаров пылинок. Мицан прошел вперед, втягивая ноздрями затхлый воздух от которого несло тиной и топленым жиром.

За прилавком стоял вовсе не старик, как говорил Сардо, а худой и болезненно бледный юноша, с большими мутными глазами и вытянутым лицом, которое покрывала россыпь лоснящихся прыщей. Мицан заметил, что его длинные пальцы были кривыми и узловатыми, с многочисленными следами неправильно сросшихся переломов и несколькими уродливыми шрамами, уходившими под рукава серой засаленной рубахи, подпоясанной таким грязным кушаком, что можно было подумать, что уже не раз и не два он заменял половую тряпку.

— Чем могу п-помочь? — слегка заикаясь, проговорил юноша, уставившись на Мицана немигающим взглядом рыбьих глаз. — У нас есть снасти, с-сети, крючки, приманки. Все что нужно для рыбной ловли.

— А двести пятьдесят ситалов? — нагло улыбаясь, спросил молодой бандит, подойдя к висевшему на стене длинному гарпуну.

— Что? — Опешив, переспросил продавец.

— Двести пятьдесят ситалов, — повторил Мицан, проведя пальцем по морскому оружию и попробовав его на остроту. — Такие круглые кусочки серебра. У них ещё на одной стороне тайларский бык отчеканен, а на другой — всякие буковки разные. И мне нужно таких двести пятьдесят штук. Да и вообще, где хозяин лавки?

— Я тут х-хозяин.

— Ага, а я наследник династии Ардишей, чудом переживший венценосную резню. Где лавочник Беро Гисавия, парень?

— Я-я Б-Беро Гисавия, — мутно-белесые глаза паренька стали ещё больше, а уродливо скрюченные пальцы застучали костяшками по доскам, из которых был сколочен прилавок.

— Слышь, парень, ты хоть и выглядишь как говно, но как говно молодое. А я точно знаю, что владелец этой лавки старый. Говори где он, а не то я тебе в жопу вот этот гарпун запихаю и буду прокручивать, пока тебя тень Моруфа не накроет. Я человек господина Сэльтавии, сука, — добавил юноша заветные слова, чуть понизив голос.

— Так это, вы к деду, что ли? Так п-помер он. Два шестидневья уж как схоронили.

Мицан застыл в растерянности. Умер. Вот так вот. Первый же его должник успел сбежать в Страну теней, и спроса с него теперь не было. Да и по обычаям полагалось не трогать родню усопшего по его делам хотя бы месяц, дабы дух спокойно пересек три сумрачных реки и четыре пепельных поля и не смог навести на живых порчу.