Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– А само письмо тоже написано по-грузински? – спросил Вест, взглянув на экзотические буквы на конверте.

– Ай вай ме! – Саакашвили хлопнул себя рукой по лбу, забирая обратно сложенное треугольником письмо.

– В следующий раз возьму.

Черешняк, который во время этого разговора вытащил из вещмешка небольшой, но аккуратный топорик, намереваясь переслать его под Студзянки, положил его обратно и отошел к стене.

Вахмистр уже закончил разговор с часовым, но продолжал стоять у ворот, потому что его заинтересовало что-то на шоссе, – он смотрел, заслонив глаза от солнца надвинутым на лоб козырьком фуражки.

– Гражданин поручник, – обратился Янек к отцу, – разрешите представить вам командира разведывательного эскадрона.

– Вахмистр Калита. – Кавалерист вытянулся, отдал честь, затем рукой показал на запад. – Пленные. Наши. Из офицерского концлагеря возвращаются. Пять с половиной лет, как попали в плен…

Он умолк, напряженно вглядываясь в приближающуюся группу людей в шинелях довоенного покроя. Они шли не в ногу, двое вели велосипеды, обвешанные багажом, некоторые несли в руках чемоданчики и узелки.

Когда офицеры поравнялись с воротами, все, кто стоял здесь, отдали им честь, а часовой, вопросительно посмотрев на вахмистра, вскинул винтовку на караул. Те выпрямились слегка, отвечая на приветствие, и вдруг произошло удивительное: Калита, грозный службист, сделал шаг вперед, опустил пальцы от козырька и совершенно гражданским, не военным жестом протянул руку.

– Пан ротмистр! – воскликнул он.

Шедший впереди, слегка прихрамывавший капитан с черными, тронутыми сединой волосами, который нес в руке фуражку с малиновым околышем, остановился. Он смущенно смотрел на ворота, на часового, держащего винтовку на караул, и на здоровенного детину с саблей в черных ножнах на боку, протянувшего ему руку.

Остановились и офицеры, шедшие за первым. Седоватый, все еще не понимая, в чем дело, надел фуражку, отдал честь.

– Домой возвращаемся… – начал он, понимая, что должен что-то ответить, затем замолчал и только тут узнал стоящего перед ним человека.

– Калита… Вахмистр Калита… – тихо произнес он.

Оба обнялись. Ротмистр прижал к груди своего подофицера, а затем отступил на шаг и вполголоса спросил:

– Что вы делаете в этом войске?

– Командую эскадроном. Кончаю то, что мы вместе с вами, пан ротмистр, начали первого сентября тридцать девятого под Мокрой. Начало было хорошее, да вот потом все не так у нас получилось. А теперь мы их бьем. Еще вишни не успеют зацвести, а мы уже коней будем из Шпрее поить.

– А я на Вислу хочу побыстрей.

Вест попрощался с танкистами и, направляясь к своему грузовику, сказал освобожденным из концлагеря:

– Кому по пути, прошу садиться. Вечером будем в Гданьске.

Обрадованные офицеры быстро влезли в кузов через борт, помогая друг другу, погрузили велосипеды, чемоданы и узелки.

– Пан ротмистр, – после минутного раздумья предложил Калита, – останьтесь, пан ротмистр.

– Что вы говорите! Даже если бы я и захотел, кто бы мне позволил?

– Все будет по уставу. Доложим командиру бригады. В Ястрове уже так было, что довоенные офицеры прямо из концлагеря в армию шли…

– Нет, это бессмысленно, – перебил его ротмистр и, прихрамывая, зашагал к грузовику.

Со двора выбежал гнедой Калиты, тронул его лбом в плечо и подвижными черными губами захватил сахар с протянутой руки вахмистра.

– Найдутся конь и сабля, а до Берлина недалеко уже! – крикнул командир эскадрона.

Ротмистр оглянулся в тот момент, когда уже собрался ухватиться руками за борт. На секунду он замер. Товарищи протянули ему руки – хотели помочь подняться в кузов – и вдруг услышали:

– Подайте вещички.

– Остаешься? С ума сошел!

– Передайте жене, что я задержусь здесь…

Медленно, на первой скорости, грузовик, круто разворачиваясь, выезжал на шоссе. Один из офицеров подал ротмистру небольшой чемоданчик. Остальные отдали честь.

По мере того как грузовик набирал скорость, сидевшим в кузове казались все меньше фигуры солдат, стоящих у ворот. Уменьшался и человек в конфедератке с малиновым уланским околышем и в наброшенной на плечи шинели – офицер, который решил задержаться здесь, прежде чем вернуться на Вислу.

Генерал ехал в открытом виллисе, фуражку держал на коленях. Воздушный встречный поток прорывался за стекло, теребил кудрявые волосы. Солнце было впереди, сзади оставался зеленоватый прямоугольник радиостанции и гибкая мачта антенны. В зеркальце он видел быстро догоняющий их газик – машина подпрыгивала на разбитом шоссе, поэтому рассмотреть в зеркало как следует, кто их догоняет, было трудно. Грузовик резко просигналил и на большой скорости обошел виллис.

– Такие гробы – и тебя обгоняют!

– Тише едешь – дальше будешь, – философски возразил сержант за рулем, уже пожилой и серьезный человек.

– А ну-ка нажми. Кажется, это знакомый мне шофер.

Водитель знал, куда он едет, и, конечно, сразу определил, что за рулем этого самого зеленого из всех грузовиков в бригаде сидит «король казахстанских дорог». Но он только улыбнулся и немного прибавил газа. Вихуре надо было приехать раньше и предупредить экипаж, что генерал уже близко. Пусть ребята приготовятся.

Навстречу из-за взгорка, над которым стояло солнце, выскочил грузовик. Генерал бросил взгляд на него, присмотрелся внимательнее.

– А ну-ка потише, – придержал он водителя и, узнав высунувшегося из окна кабины Веста, приказал: – Стой!

Взвизгнули тормоза. Генерал и Вест выскочили из машин, подбежали друг к другу и крепко пожали руки.

– В штабе фронта мне говорили, что ты приехал.

– Я спрашивал о Первой армии, хотел тебя увидеть.

Грузовик и виллис отъехали под деревья. Здесь у перекрестка росли дубы, еще только-только начавшие одеваться в зеленый наряд. Но они были такие старые и раскидистые, что свободно могли укрыть под собой и десять машин. Немецкие самолеты уже несколько дней не появлялись в этих местах, однако привычка маскироваться была сильна.

Вест и генерал перепрыгнули через канаву, по тропинке зашли под деревья, чтобы спокойно поговорить.

– Это случайно, что я еще здесь. Наши уже к Одеру подходят. Ты был у Янека?

– Был. Чего они здесь торчат?

– Мы передали оборонительный рубеж советским соединениям, но несколько узлов сопротивления осталось наших, так что…

Водитель машины Веста открыл капот, запустил на полные обороты мотор, чтобы прочистить его, поэтому рев двигателя заглушил последние слова. Оба повернули к шоссе.

– Я здесь как командир западни. Удастся или нет, но все равно завтра вечером двинемся. Одним рывком должны догнать пехоту. Полторы сотни километров, – объяснял генерал.

– За два часа догоните, – рассмеялся Вест, – если будете шпарить, как Вихура… Плютоновый Вихура. На том грузовике, что вас обогнал.

– Знаю. – Генерал кивнул головой. – Он старался успеть предупредить своих, что начальство приближается. Ну, всего хорошего.

– До свиданья.

Они попрощались и направились каждый к своей машине. Когда виллис уже тронулся с места, Вест вытянул руку и показал поднятый большой палец – на счастье. С минуту он смотрел на генерала.

– Довоенный генерал? – спросил один из офицеров, которые сели в грузовик около «Хозяйства Коса».

– Нет, – ответил, садясь в кабину, Вест. – Боевой.

Когда машины разъехались, некоторое время на перепутье царила тишина, затем на ветвях дубов запели птицы, застучал дятел, сбивая прошлогодние сморщенные от мороза листья. Из цветущих зарослей ольховника выглянула косуля, посмотрела по сторонам и спокойно стала щипать молодую травку. Затем она вдруг подняла голову, насторожилась, уловив мохнатым ухом приближающийся из глубины леса грохот. Несколькими прыжками косуля пересекла шоссе и исчезла из виду по другую его сторону.

Раскачиваясь на выбоинах, подпрыгивая на торчащих из земли кореньях, по лесной дороге подъехал ЗИС с советскими пехотинцами в кузове, свернул вправо, на восток, и остановился. Из кузова легко спрыгнула Маруся-Огонек и встала по стойке «смирно» перед высунувшимся из кабины Черноусовым.

– Разрешите идти? – спросила она, приложив руку к берету.

– Здесь… – Старшина показал пальцем на землю.

– Завтра утром, в шесть ноль-ноль, – подтвердила девушка.

– Чтоб как штык.

– Так точно, товарищ старшина. – Маруся от радости слегка приподнялась на носки.

– Я подвез бы тебя… Да и с дружками повидаться хочется, но дружба дружбой, а служба службой.

– Я поцелую их от вашего имени.

– А крепче всего командира. – Черноусов рассмеялся и, взъерошив усы, грозным голосом скомандовал: – Кру-гом! Шагом марш!

Маруся сделала поворот, отчеканила первые три строевых шага, а затем, помахав солдатам на отъезжавшем ЗИСе рукой, пошла по обочине шоссе.

Хорошо, когда тебе нет еще двадцати, идти в солнечный весенний день на свидание с любимым. Весело бежит по траве длинная тень. Губы с трудом удерживают улыбку.