Будённовский рубеж - Алексей Филатов

Расследование участника событий

Памяти всех…

Вместо предисловия

В 1995 году я был молодым офицером «Альфы». Я служил в лучшем спецподразделении мира уже три года и гордился этим. Я не представлял, чем ещё тогда можно было гордиться в России, кроме «Альфы».

О Чечне я знал то же, что и все. В 1991 году республика под руководством генерала Дудаева в одностороннем порядке отделилась от России[1]. В 1993 году сторонники Дудаева разогнали парламент, а годом спустя противостояние в непризнанной Ичкерии переросло в военный конфликт. Россия решила поддержать противников Дудаева и в декабре 1994 года ввела войска – формально на свою территорию. Так началась Первая чеченская война.

Штурм Грозного стал крупной неудачей федеральных сил. Отсутствие у руководства чёткого плана операции, плохая координация действий подразделений, устаревшие карты, открытые радиопереговоры, – всё это привело к тому, что операция растянулась до февраля 1995-го и закончилась не уничтожением, а отходом боевиков. При этом мировое общественное мнение – от CNN до НТВ – всячески поддерживало «борцов за независимость». Тем не менее, российская армия продвигалась – медленно, неуклюже, терпя позорные поражения и неся страшные потери.

К концу апреля 1995 года равнинная часть Чечни в основном контролировалась Россией. Боевики были заперты в горах. Казалось, победа близка. Двенадцатого мая началось новое наступление. В начале июня был взят райцентр Ведено, через полторы недели Ножай-Юрт и Шатой. Вот выдержка из передовицы в газете «Правда» от 14 июня 1995 года: «Федеральные войска в Чечне вплотную подошли к горному посёлку Шатой, последнему укреплённому оплоту дудаевских сил. В тылу обороняющихся высажен сильный штурмовой десант. И не исключено, что, когда читатели получат этот номер газеты, над Шатоем уже будет развеваться российский флаг, подведя черту (последнюю ли?) под полугодовой кровавой трагедией, превратившей республику в руины и стоившей всем нам многих тысяч человеческих жизней». Да, счёт потерь российской армии уже тогда шёл на тысячи, а мирного населения – на десятки тысяч.

Но в той же статье присутствовала и другая оценка ситуации: «Сами же дудаевские лидеры продолжают утверждать, что сопротивление далеко не закончено и речь идёт лишь о «перемене тактики», а именно: об организации массовой партизанской войны, об инфильтрации боевиков в занятые федеральными силами районы и развёртывании террористических и диверсионных действий. Насколько реальны их замыслы? Обстрелы блокпостов в Грозном, засады и минирование дорог, вспыхнувший на днях пожар на нефтебазе в соседнем с Чечнёй Хасавюрте – всё это говорит о том, что угрозы дудаевцев далеко не беспочвенны». Кто знал тогда, что эти предостережения сбудутся, едва успеет высохнуть на газетной полосе типографская краска?

Четырнадцатого июня наше подразделение подняли по тревоге. Через час мы были готовы к вылету в аэропорт Минеральных Вод. Уже там, на месте, нам сообщили, что чеченские боевики под командованием Шамиля Басаева захватили больницу Будённовска и держат в заложниках более тысячи человек. Террористы выдвинули единственное требование: российские войска должны уйти из Чечни.

Три дня спустя я лежал на земле и смотрел через прицел пулемёта на женщину, привязанную к оконному проёму больницы куском простыни. Она стояла на подоконнике и кричала: «Не стреляйте!» Я слышал её крик даже сквозь шквальный огонь боевиков, превращавший кроны деревьев в труху.

Я не знал, на чём основаны решения штаба. Но я был офицером. Мой долг – выполнить приказ. Тот, кто не выполняет приказы, снимает погоны.

Я делал всё, что мне приказывали. Я выполнил свой долг до конца.

Уже спустя время я понял: то, что произошло – абсурд. Все эти годы меня не оставляли вопросы: почему нас заставили пойти на это безумие, почему решения по Будённовску были настолько провальны? Тогда никто из нас, офицеров «Альфы», не знал на них ответов. Не знали их и те, чьи жизни стали ставкой в этом противостоянии. Не знали и их родные, у которых эти пять дней отняли годы жизни. Те, кто отдавали приказы, так и не сочли нужным объяснить стране, почему ей пришлось заплатить такую высокую цену.

Ни сразу после операции, ни по прошествии многих лет мы в подразделении не только не проводили разбора наших действий, но старались даже не обсуждать те страшные события. Конечно, мы поминаем погибших, в годовщину иногда даже прилетаем в Будённовск, на десятилетие выпустили памятные медали и вручили их заложникам. Но так, как участники штурма дворца Амина собираются и отмечают ту операцию, такого не бывало. Словно нам до сих пор совестно, что мы не смогли освободить заложников и отпустили Басаева в Ичкерию героем. Словно было что-то постыдное в том страшном бою.

Когда три года спустя я с двумя офицерами подразделения решил съездить в Будённовск, сослуживцы наперебой отговаривали нас. Да мы и сами не знали, как воспримут этот визит местные жители, что они думают о нашем участии в тех событиях. Мы не афишировали наш приезд. Скромно помянули погибших на местах их гибели, походили вокруг больницы, вспомнили те дни. А когда нашли дом, где просидели сутки после боя, ожидая прорыва, к нам вышел мужик и прямо спросил: «Это за вами я тогда гильзы выметал?» Отпираться было глупо. Но когда хозяин пригласил нас в дом и усадил на место почётных гостей, напряжение спало. Местные интуитивно понимали, что мы, как и они, в той ситуации оказались заложниками.

С годами пришло понимание, что прятать голову в песок и загонять проблему ещё глубже – не выход. Завершая работу над книгой «Люди А», я уже знал, что она – только прелюдия к этой, главной книге-размышлению. Я понимал: чтобы разобраться в том, что произошло, мне нужно прежде всего самому освободиться от этого тяжкого груза. Я не уверен, что найду все ответы на мучащие меня вопросы, что смогу всё себе объяснить. Но это тот случай, когда лучше сделать и жалеть, чем жалеть, не сделав.

Большинству участников той операции нечего стыдиться. Мы сделали всё от нас зависящее. И я буду рад, если эта книга-расследование поможет кому-то из моих боевых товарищей избавиться от комплекса вины, который засел глубоко внутри.

Я приезжал в Будённовск, говорил с местными жителями. С заложниками и оперативниками. С русскими и чеченцами. Я ездил в Чечню, чтобы расспросить тех, кто воевал на той стороне. Я брал интервью у генералов и экс-министров, у тех, кто отдавал приказы, и у тех, кто