Золочёные горы - Кейт Маннинг

Когда мужчина думает, что ты простушка, он, скорее всего, отпустит тебя, не причинив вреда, и вряд ли поднимет на тебя руку.

– Что ж, юная леди, очень сожалею, – Боулз улыбнулся, словно милый старый дедушка. – Но ваша начальница – противница американских ценностей.

– Я не покупаю ее газету, – солгала Дотти Викс. – И обожаю читать «Патриот».

– Умница, – подмигнул ей Боулз.

Мы были слишком невинны и не осознавали опасности, крывшейся в его шутливых фразах, не чувствовали сдобренного сахаром яда. Полковник заплатил за хлеб настоящими монетами, зазвеневшими на прилавке. Потом наклонился ко мне и положил палец на изображение поруганного флага. И прошептал:

– Женщина-социалист хуже бешеной собаки.

На следующий день газета компании выпустила краткое объявление:

ПАТРИОТОВ В МУНСТОУНЕ ПОДАВЛЯЮЩЕЕ БОЛЬШИНСТВО.

ДАДИМ ИМ БОЛЬШЕ ВЛАСТИ!

ИЗГОНИМ СМУТЬЯНОВ!

Эти угрозы отпугнули от нас половину местных подписчиков. Теперь не только Кобл из продуктовой лавки компании отказывался брать «Мунстоун сити рекорд». Хал Бринкерхофф сказал К. Т., что полковник Боулз советовал ему прекратить с ней дружбу. Вместо этого Хал стал заходить в редакцию покурить у печи. Они с Дотти Викс были преданными друзьями. Дотти отложила для меня зачерствевший хлеб, чтобы я передала его бастующим в лагерь у Собачьего Клыка вместе с газетой. Хал принес бутылку виски для Керригана.

– Огненная вода для поддержания огня в сердце.

Когда я вскарабкалась на уступ, дети из лагеря бросились ко мне и схватили за ноги.

– Сильви! – кричали они. – Dolci, dolci! Сладости!

Я не могла не купить им клубнично-лакричных леденцов и конфеты из патоки. Я раздавала их, а дети цеплялись за меня, как дикие котята. Я рассказывала им истории и пела любимую песню Кусаки «Аллилуйя, я бродяга». Я скучала по родным. Мне доставляла радость такая благотворительность с оттенком миссионерской праведности, как у Инги. Так я могла хоть что-то сделать правильно. Я протянула малышке Кларе лакричную конфету, а ее маме отдала черствый хлеб и экземпляр «Рекорд».

Фрау Брюнер обрадовалась хлебу, но газета ей была ни к чему. Для нее новость – то, что ее муж Густав поймал в силки десять куропаток. Она сидела у огня, на котором поджаривались на вертеле эти маленькие создания.

– В прошлом году ваш папа показать Густаву как делать петлю.

Она держала птичку за обмякшую шею, выдирая перышки и складывая в мешок, чтобы сделать одеяло для малыша. Наступила только первая неделя сентября, но по ночам уже на траве выступала изморозь, и на склонах горы Соприс уже забелел снег.

– Бедняжки, – сказала Дороти на следующей неделе, передав мне еще больше хлеба. – Скоро в этих палатках станет жутко холодно. Как они переживут зиму?

Но наблюдались признаки того, что бастующие не продержатся долго, что стачка завершится провалом, потому что карьер и фабрика продолжали работать без них. Слышались лязг и гудение из цехов, и видно было, как камень спускают вниз на вагонетке.

В «Рекорд» мы написали о политике компании продолжать деятельность:

ЛАГЕРЬ ШТРЕЙКБРЕХЕРОВ

Лагерь штрейкбрехеров открылся в соседнем городке Руби. Там взращивают целый выводок предателей: чернорабочих, надсмотрщиков, неумех, дуболомов, стукачей, ищеек и прочих мерзавцев. Это лишь вопрос времени, когда эти нежелательные элементы попадут по железной дороге в Мунстоун. В Комитет труда поступают постоянно жалобы на то, что компания приманивает этих тупиц обещанием платить 2 доллара в день, а по приезде предлагает всего доллар. Новые рабочие мало что знают про добычу камня и его обработку, и теперь компания поставляет мрамор не такого хорошего качества. Не забывайте: «Сегодня штрейкбрехер – завтра забастовщик».

Штрейкбрехер. Слово царапало, как запекшаяся корка на ране, а мои раны отказывались затягиваться. Джейс Паджетт, по всей видимости, отрекся от данного мне обещания. Отречение казалось заманчивой идеей. Я бы удалилась в монастырь, существуй хоть один без монахинь. Место, где я перестала бы пережевывать мысли о своем романе и сбежала бы от всех этих «пинкертонов» и штрейкбрехеров.

Так называемые команды на замену стали прибывать на третьей неделе стачки, их привозили поездами по ночам. Дэн Керриган пришел в «Рекорд» и сообщил о начавшемся вторжении.

– Кучка иностранцев доставлена из Цинциннати, и еще несколько цветных прибыло из Техаса. Шериф соорудил для них целый охраняемый загон.

– Боулз начнет их обучать, – сказала К. Т. – И отслеживать перебежчиков.

– Среди нас не будет перебежчиков, – с угрозой в голосе произнес Керриган. – Ни один человек не пересечет линию пикета. – Белки его глаз покрылись красными прожилками.

– На этом этапе творятся мерзкие вещи, – заметила К. Т. – В Викторе «пинкертоны» разбили печатные станки. В Криппл-Крик бросили редактора за решетку.

– Им было бы на нас наплевать, если бы мы не печатали… – вмешалась я в разговор.

– Мы будем печатать, – резко обернулась ко мне К. Т. – Ясно?

Ее грубый тон уязвил меня. Я отвернулась к сортировочному лотку и не заметила страха в ее глазах. Вскоре она подошла и положила руку мне на плечо.

– Прошлой весной я не дала ход истории про матушку Джонс, – сказала она. – Подумала, что с новым начальником Паджеттом мы можем достичь определенной гармонии. Но ошиблась. Теперь нужно, чтобы мир узнал о том, что здесь происходит. Моя газета не зря называется «Рекорд»[114]. Я оплачу тебе билет домой в любое время.

– Спасибо, К. Т. Я остаюсь.

«Домой», сказала она. А где был мой дом? Мама писала письма из Ратленда о погоде и ценах на пряжу. Генри устроился на лето работать на склад пиломатериалов. Она не могла удержать Кусаку на одном месте. «Молимся за тебя, – писала она. – Кюре спрашивал, не хочешь ли ты принять в скором времени обет в монастыре Монпелье».

«Я скорее умру» – этого я сообщать ей не стала. Дьявол крепко держал меня за горло. Именно так решила бы моя мать, увидев то, что я здесь писала, о подлых штрейкбрехерах и ищейках, и печатала в газете. Теперь я уже знала, что К. Т. не посланница дьявола. Ее сопротивление больше не шокировало меня. Зато вызывало отвращение упрямство полковника, не идущего на переговоры и не желавшего поднять зарплату и укоротить рабочий день. И шокировала жестокость «пинкертонов». И только мы – маленькая двухстраничная газетка – рассказывали о безобразиях, творившихся в истории городка Мунстоун.

Думаю, за этим я и осталась. Чтобы поведать о них.

Каждый вечер мы подтаскивали наборный стол к дверям, чтобы загородить ее, «если головорезы явятся за нами», как сказала К. Т. Ночами я по большей части бодрствовала в своем чулане и слышала, как она