Золочёные горы - Кейт Маннинг

На берегу озера горы отражались в воде вверх тормашками. Я вспомнила Джорджа и его открытку. Но увы, не из-за Джорджа мое нутро тоже было перевернуто вверх дном.

Джейс распростер руки, словно пытаясь обнять красоту вокруг.

– Прелестнейшее озеро, – воскликнул он, изо всех сил притворяясь трезвым. – Прелест-ней-шее!

– Не кричи, – осадила я. – Рыбу распугаешь.

– Прости, Сильвер. Я сам себя пугаю. – Он приложил палец к губам. – Тихо.

Мы сели на камень и наблюдали за краснокрылыми дроздами. Вода напоминала темный шелк, сминаемый ветерком. Я рисовала палочкой спирали на камне.

Джаспер вдохнул глубоко несколько раз и по-учительски поднял вверх палец:

– Моя причина. Объяснение. Причины. Хорошо?

– Причины? – переспросила я холодно. – Причины чего?

– Моего поведения, – ответил он. – Я действовал под впечатлением, что тебе не было… тебе нет дела до меня.

– Ведь ты предпочел другую.

– Ведь я не получил ни весточки от тебя, потому что ты не получила весточки, а потом письмо отправилось не по тому адресу и не попало ко мне, пока я поправлялся в Ричмонде, где мачеха всячески подталкивала меня к тому, чтобы я развлекал мисс Дюлак. В надежде, что это улучшит мое настроение и доставит удовольствие моему отцу, но…

Я прикрыла уши.

– Не хочу об этом слышать.

– И потом, правду говоря, у меня… есть недуг. Уныние, – он швырнул камешек боком в воду. – Видишь? Камень тонет. А потом идут круги. Думаю, ты об этом знаешь, милая Сильви. Из всех людей на свете. Разве нет?

– Ты говоришь бессмыслицу, Джаспер. Ты пьян.

– Недостаточно пьян. У тебя, случайно, нет в рукаве бутылки? Нет?

Он взял меня за руку и оттянул рукав, театрально пытаясь заглянуть внутрь.

– Прекрати, – я резко отдернула руку.

Он посмотрел на меня окосевшим взглядом.

– Я здорово набрался.

– Как и во всех других случаях, когда разговариваешь со мной. Или пишешь мне письма.

– О боже, я знал, – простонал он. – Что я там написал? Наверняка что-то постыдное. В тот период у меня бывали провалы. Целые вечера выпали из памяти. Приношу извинения даме.

Палочка, которой я чертила на камне, сломалась. Извинений было недостаточно. Требовалось более весомое искупление.

– Ты, Сильви, воплощенная невинность, – сказал Джейс.

– Не так уж я невинна, как ты думаешь, – возразила я.

– Я что пытаюсь сказать… Я пытался защитить тебя от… себя самого, ведь пытался? Ты не заслуживаешь мучиться от моего озадачивания… – Он ухмыльнулся. – Озадачения.

– Озадачества, – предложила свой вариант я. Мы рассмеялись над выдуманными словами. – Озадачество – место, куда ходят, чтобы изменить свое мнение.

– А озадачение – затруднение ума, отказывающегося меняться, – добавил он. – А ты когда-нибудь меняешь свое мнение? Или я безнадежен?

– Хм.

– Я не заслуживаю твоего сочувственного внимания, – он потянулся ко мне и тронул за мочку уха.

Меня пронзила неистовая дрожь.

– Сиди, где сидишь, – велела я, желая при этом совсем другого.

– Да, мэм. Простите. Я безутешно одинок. Я связался с волчицей, которая бросила меня выть от тоски.

– Теперь ты знаешь, каково это. Рада, что ты страдаешь. Надеюсь, твое сердце расколется как грецкий орех.

– А ты жестока.

– Не более, чем ты сам.

– Правда. Я пес, не стоящий обглоданной кости.

– Моего отца убили, а ты ни разу не спросил меня об этом. Так я расскажу сама: мою мать вышвырнули из города. Твои люди. Они выставили нам счет за похороны отца. А также за билеты на поезд и задолженность по аренде, выставили под дулами пистолетов…

Слова выскакивали резко, как удары кулака.

Он парировал их жалким бормотанием.

– Я не знал. Я смогу исправить. Я…

– Компанию оштрафовали на двести долларов за гибель отца: эти деньги она заплатила министерству труда. Ни единого цента не досталось нам. А у мамы башмаки дырявые.

Мне теперь было наплевать, что он узнает о дырках в нашей обуви или о дыре в моей голове, через которую вытекали остатки робости. Пусть знает, что Пеллетье жили в горах в доме, где разбитые окна заделаны картоном.

– Они выволокли ее и малыша из дома прямо в грязь, – продолжала я. – Мы всё потеряли. Я потеряла. Их отправили назад на Восток.

– О боже. Это невыносимо, – он вцепился себе в волосы. – Не знаю, как их остановить. Я говорил Боулзу уладить все с рабочими. Выплатить зарплату. Но он говорит, чтобы я оставил дела ему, что не умею управлять компанией. Меня называют размазней. По правде, мне плевать на прибыль и камень.

– Я тоже ненавижу камень, – заметила я.

– Мы ненавидим одно и то же, – с томительным сожалением произнес Джаспер.

Напоминание об объединяющих нас неприязнях еще чуть смягчило меня.

– Отец дал мне слово, – сказал Джейс. – Но начальник здесь Боулз.

– В отличие от многих людей, – заметила я, – у тебя есть средства делать что хочешь. Поехать куда пожелаешь…

Джейс запрокинул голову и взглянул на меня.

– Хотел бы я выбраться отсюда.

– Я тоже.

– Ты? Ты бы уехала… Куда бы ты отправилась?

– Подальше отсюда.

Он тяжело вздохнул.

– Я хотел сделать все правильно. Для всех. Я пытался! Как ты и сказала, хоть одну правильную вещь. Царство справедливости. На земле. Справедливость.

Краснокрылые дрозды вертелись и скакали на ветках деревьев, устраиваясь поудобнее. Джаспер, все еще пьяный, сплетал и расплетал пальцы. Над нами в ранних сумерках промелькнула какая-то тень. Пронеслась мимо.

– Хотел бы я улететь, – воскликнул Джаспер, указав в небо. – А ты? Мы могли бы стать птицами.

– Это летучие мыши, – заметила я. – Птицы дьявола.

– Точно, летучие мыши. – Он покатал между ладонями камешек. – Я не создан для бизнеса. У меня к нему не лежит сердце.

– Для меня новость, что у вас есть сердце. Мы обязательно напишем об этом в «Рекорд».

– Да, пни меня побольнее еще разок, – отозвался он.

– Неприятности – мелкие камешки.

– От кого-то я это уже слышал.

– От меня.

– Ах да, верно.

Джаспер швырнул камень в воду, круги ряби побежали по поверхности. Он улыбнулся тусклой перекошенной улыбкой.

– Если я попрошу тебя о помощи, ты поможешь?

– Смотря о чем речь.

– Что, если я попрошу ограбить банк? Или кого-нибудь убить? Например, меня. Ты могла бы избавить меня от моих несчастий. Оказала бы мне услугу.

– Не смеши, – я закатила глаза. – Ты слишком упиваешься жалостью к себе.

– Я упиваюсь жалостью… ко всему, – возразил он. – Мне жаль, что рабочие собираются бастовать и я не могу это остановить. И жаль, что погиб твой отец. А мой жив и здравствует и нарушает свои обещания.

– Ты не хочешь ему смерти, поверь мне.

Джейс