Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Лили Ден снова уселась возле глубокого кресла, обитого сиреневым шелком, на котором сидела царица.

Вошел Распутин. Казалось, ничто его не смущало. Он шел широко, словно мерил большими шагами землю у себя на родине, и ничто ему не мешало, никакие препятствия. Он подошел к государыне, поклонился, перекрестил ей лоб в знак благословения двумя пальцами.

— Григорий, хочу представить тебе мою молодую подру­гу, которая очень хотела познакомиться с тобой.

«Старец» поднял глаза, посмотрел на молодую женщину. Она по-светски протянула ему руку. Он, подойдя к ней, ска­зал:

— Вижу, что красива ты, молода. Ты счастлива. Вижу, что счастье от тебя не отвернется, ибо не знаешь зла..,

— Зла, мой отец, — удивленно повторила Лили,

— Да, зла! О нем мы думаем, оно цепляется ко всем на­шим самым простым мыслям... Из-за него люди и несчаст­ны... Тебе это не грозит...

— Но, святой отец, — перебила его Александра, — но ведь есть люди, никогда никому не сделавшие зла, и, тем не ме­нее, они страдают...

— Да, конечно... Но это другое дело... От Бога ничего не скроешь. Всегда нужно платить по счету. Порой приходит­ся нести ответственность за других...

Очаровательная посетительница, видимо, не желая ме­шать их беседе, встала. Императрица взглядом похвалила ее за это.

— Ты уже уходишь, голубка? Я тебя напугал?

— Нет, отец мой. Нужно возвращаться в Санкт-Петер­бург. У меня муж...

— Как ему повезло... Передай ему, что Григорий не дает в обиду хорошеньких женщин...

Она чуть улыбнулась, сделав реверанс перед своей авгус­тейшей подругой, вышла из салона.

— Присаживайся, святой отец. Мое материнское чутье говорило мне, что ты можешь сделать для моего ребенка го­раздо больше любого опытного медика.— Люблю я, матушка, твоего цесаревича...

— Вот твой самый главный секрет. Ты любишь тех, кого исцеляешь. Поэтому хочу попросить тебя о чем-то. Но преж­де я должна исповедаться перед тобой...

— Ну, я готов тебя выслушать матушка. Если бы кто-то сказал мне, что самая прекрасная государыня в мире мне когда-то доверится...

— Я не только доверяюсь тебе, Григорий Ефимович, я связываю с тобой все свои надежды... Только ты, ты один, можешь излечить меня от болезни, которая меня изводит...

— Ты несчастна с батюшкой?

— Наш царь-батюшка—самый благородный из всех мужей на свете, самый почтительный, уважительный, самый нежный. Когда я оказываюсь в его объятиях, то чувствую себя снова молодой девушкой, — и это-то после пяти беременностей!

— Ну так чего же желать лучшего? Ну, я понимаю, твои тревоги из-за больного Алеши...

— Это моя самая главная беда... Но есть и другие. — Она чуть приподнялась в своем кресле. Своим рассеянным взгля­дом она, казалось, следила за уходящим днем за окном. Сле­зы застыли в ее глазах, и этого не мог не заметить «старец».

Он сидел, не двигаясь, словно застыл. Этот человек, о ко­тором говорили, что он ведет себя повсюду с поразительной грубостью, обладал чисто крестьянским состраданием к страждущим. Он не желал ей навязывать свою волю, не хотел задавать сейчас ненужных вопросов. Он терпеливо ждал.

— Должна тебе открыться, — продолжала царица, — зна­ешь, с детства я испытываю какую-то странную раздвоен­ность своего всего существа...

— Как это — раздвоенность, — спросил он с трогатель­ной наивностью.

— Ну, это такое ощущение, — как бы тебе пояснить, — когда ты не одна, а тебя две в одной. Понимаешь? Это назы - вается раздвоение личности...

— Ну, а как же иначе? — воскликнул он, вздымая руки к небесам. — Ты называешь это раздвоением личности... По­стараюсь не забыть...

— Послушай, Григорий... клянусь тебе, что с того момен­та, как я появилась на этом свете, я никогда не замышляла дурного, никогда его не желала никому и никогда ни с кем дурно не поступала. Но мне кажется, что чьи-то черные кры­лья уносят куда-то все мои светлые мечты, они иногда за­крывают передо мной действительность... Я была ребенком, которого мать просто обожала, самой младшей во всем доме... когда мне исполнилось шесть лет, смерть унесла от меня мою дорогую мамочку...

И вот с тех пор мне кажется, чтоу счастья, почестей, крат­ких приятных отдохновений есть своя изнанка, — так ска­зать, противоположность. И они меняются местами. В каж­дом человеке обретается микроб несчастья, и он множится, заполняет непосредственное пространство...

...Распутин слушал ее с самым серьезным видом. Рукой он разглаживал свою всклокоченную бороду, похожую на густую шерсть лесного зверя. Он, слушая ее, покачивал го­ловой. Императрица продолжала:

— Когда мое сердце, изголодавшееся по любви, дало мне понять, что Николай целиком отвечал моей мечте, я вся из­лучала громадную радость. Мы тогда были в Англии... Моя бабушка, английская королева, обручила нас. Мой будущий супруг был таким молодым, таким пылким. Я видела в нем настоящего рыцаря из легенды, который не только дарил мне корону, но и всеми своими силами оказывал мне защи­ту... Мне было ничего больше не нужно, — лишь принадле­жать ему, принадлежать всей своей сущностью, целиком, отдавать ему свою жизнь, чтобы руки его всегда сжимали меня в объятиях. Он был всегда таким веселым, очарователь­ным, он знал, что такое радость жизни.

И вдруг мы получили ужасное известие: император Алек­сандр III был при смерти, и его медики ничего не могли по­делать...

— Нужно ведь когда-то умирать, — прошептал Распу­тин, — понимаешь, голубка?

— Мой будущий тесть был очень сильным, крупным человеком, настоящий колосс. Человек из крови и стали.

И всего за несколько недель он угас... Николай, который ни­когда и не думал, что он так скоро станет императором всей России, расстался со мной, уехал на родину, чтобы присут­ствовать при предсмертной агонии своего отца. Мне тоже пришлось приехать в Россию из Дармштадта, чтобы присут­ствовать при его последних минутах жизни, затем следовать за его гробом и въехать в свою будущую столицу в черном траурном одеянии. Мой брак все комментировали по-раз- ному. Меня обвиняли в том, что я несу смерть...

— Не стоит говорить так, матушка. Смерть настигает только эгоистов и скряг. Тот, кто любит, не умирает..,

— Да слушай ты, Григорий! Через некоторое время мы приехали в Москву, где при громадном стечении народа, клира, нас с ним короновали в полном соответствии с веко­выми русскими законами. Весь город сиял, все были веселы и счастливы...

— Да, да вспоминаю, мне говорили об этом. Разносчики мелких товаров приходили к отцу, рассказывали. Вечерами они после ужина рассказывали о всех этих чудесах... Они говорили, какая бы была красивая, со своими золотистыми пышными волосами, и как святость отражалась на ваших лицах с будущим мужем, когда епископ благословлял ваш брачный союз.