Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Прошел год. Царь, исполненный решимости больше не повторять такой опасный эксперимент, требовал от сво­их министров более полной информации о нуждах наро­да и хотел уже перевернуть эту страницу тревожного ли­берализма.

Но Столыпин, этот посланный Провидением человек, который был готов обратить все свои силы, весь свой пре­стижна пользу старого трона Романовых, заклинал импера­тора отменить свое решение.

— Ваше величество в своем Манифесте дало обещание своему народу. Нужно, следовательно, его держать, если не поступаться высоким достоинством Вашего величества...

Николай уступил. Правда, не испытывая при этом ни­каких иллюзий. Но он любил верного Столыпина, его конструктивный ко всему подход, и у него было ясное предчувствие: вот этот человек передо мной, который тре­бует от меня вновь открыть Думу, сделает много добра для страны.

Год 1906-й завершался. Над страной висел кровавый ту­ман. Сколько было обвинений в адрес царицы, которая тре­бовала от своего мужа не уступать, не повиноваться угрозам, шантажу со стороны революционеров! И, тем не менее, жизнь показала, что она была права, потому что все эти годы террористы трудились без роздыха, не выпуская из рук ре­вольвера и бомбы. Сколько было убито важных лиц, кото­рые оставались непреклонными при соблюдении установ­ленного порядка, имперских традиций в стране: министр внутренних дел Плеве, министр внутренних дел Сипягин, министр народного просвещения Боголепов, граф Игнать­ев, Бобриков, Старинкевич, префект Лониц, обер-прокурор Павлов, генералы Мин, Карангосов, Ализанов.

За шесть летних недель произошло шестьсот тринадцать покушений, убито двести сорок четыре человека... А блис­тательная аристократия Санкт-Петербурга продолжала кри­тиковать государыню, требовавшую большей твердости в проведении репрессий...

Осенью царица сопровождала мужа, который, как всегда, в это время любил поохотиться в Польше, где императорская чета обычно останавливалась в замке в Спале. Александра взяла с собой племянницу, дочь своего брата, эрцгерцога Эрнеста Гессен-Дармштадтского. Через два дня в бюллете­не двора сообщалось о внезапном заболевании ребенка, — у девочки начался гастрит. На следующий день несчастная умерла. Об этой довольно странной кончине немало злосло­вили. Доктор Хирш, который повсюду сопровождал импе­раторскую чету, отказался подписать официальное заклю­чение о смерти. У него были доказательства того, что в та­релку с бульоном маленькой жертвы был брошен кем-то сильнодействующий яд. В результате быстро проведенного расследования выяснилось, что домашний слуга за столом поставил тарелку с ядом перед ребенком, а на самом деле она предназначалась императору!

Когда в стране, при дворе, в императорском окружении происходят столь трагические события, то не пора ли поду­мать о чем-то другом, и не увлекаться только одной крити­кой, постоянно проявляя свою враждебность по отношению к высшей власти в стране?

Либерально настроенное общество интеллектуалов, по сути дела, поддерживало убийц. Во время предвыборного собрания партии кадетов под председательством ее лидера П. Милюкова кто-то сообщил об убийстве вице-адмирала Г. Чухнина эсером, матросом Акимовым. Тут же весь зал встал и разразился громкими аплодисментами. Дума отка­залась осудить этот возмутительный акт «красного терро­ра». Столыпин, который только что пришел к власти, за­нимался первоочередными делами — наводил порядок в стране. В этом ему помогало все население страны — мел­кие коммерсанты, рабочие, крестьяне. Каждый вносил свой посильный вклад в право защиты от анархии. Народ сохранял спокойствие, не бунтовал против царя, только правящий класс, эта дворянская фронда занимала враждеб­ную позицию и неустанно подвергала острой критике трон. Промышленники, прежде всего, немцы и евреи из-за ру­бежа, имевшие в стране крупные фабрики, поддерживали своими иудиными монетами очаги революционной агита­ции.

Знаменитый миллионер того времени Савва Морозов посылал банковские чеки Ленину, — адвокаты, универси­тетские профессора, журналисты пропагандировали в сво­их выступлениях идею тотальной анархии. Нужно во что бы то ни стало уничтожить этот царский строй, которого боль­ше никто в стране не хочет! Вся страна была охвачена тре­вожным брожением. Прежде всего потому, что средний рус­ский никогда монархистом не был. Он был всегда по своей сущности анархистом. Никто не думал о том, какие будут последствия, если уничтожить основы власти, — главное, поднести факел к бочке с порохом, все опрокинуть, разо­рить, после чего произнести волшебное слово — свобода, и тут же все обновится, все будет просто великолепно, восси­яет дружба и наступит такое изобилие, о котором прежде и не мечтали...

Да, да все пойдет, пойдет, как надо, — как поется во фран­цузской революционной песенке!

Теперь в высшем свете только осуждали царя за отсут­ствие в нем энергии, в том, что он ничего не смыслит в уп­равлении империей.

Нужно признать, Николай проявил свою проницатель­ность, передав Столыпину всю полноту власти.

Таку руля появился Столыпин, мелкопоместный дворя­нин из деревни, несколько тучный, бородатый, с энергич­ным полным лицом. Он совсем не был похож на раболеп­ных слуг короны, он не был похож и на чиновника бюро- крата, на этого субчика-ловкача, в подернутом пылью личном деле которого часто скрыты его малодушие и трус­ливость вкупе с самой откровенной некомпетентностью и желанием упрямо взбираться по социальной лестнице, что­бы добиться такого влияния, которое поможетему получше облагодетельствовать себя и обдурить своего начальника.

Петр Аркадьевич Столыпин, истинный патриот без сла­бинки, видел далеко, за горизонтом, он улавливал в раболеп­ных преувеличенно подчеркнутых поклонах императору, в притворных восхвалениях его придворных признаки все более усиливающегося склероза общества, его скорого кра­ха. Его очень уважали в Думе, где его широкоплечая медве­жья фигура, его зычный голос, его красноречие, основанное на точных суждениях и скорых, доходчивых объяснениях, обеспечивали ему среди всех первое место. Порой лицо его наливал9сь кровью, и он, словно храбрый лев, бросал сво­им противникам:

— Вам меня не запугать!

Когда левые уже демонстрировали свое желание под ви­дом созидания все разграбить, все переделать, он, поднимая руку, выкрикивал в их сторону:

— Вы хотите великих потрясений? И даже не знаете, по­чему. Пусть каждый из вас подумает, а нам нужна великая Россия!Этого могучего политика все пожирали глазами, В своем просторном сюртуке, с тяжелой золотой цепочкой от часов, болтавшейся на его выпуклом животе, он уверенно шел меж­ду членами фракций и, как положено, улыбался, избегая ненужной фамильярности, соизмеряя свои упреки с предо­стережениями, и все смотрели на него — одни с восхище­нием, другие со страхом вперемежку со злобой, но все — с подчеркнутым уважением.