Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Все унесла, проклятая! Ну, погоди, поймаю тебя!..

С этой минуты будто подменили Дуйсенбая — помрачнел, насупился, глаза под мохнатые брови упрятал, а движения стали тяжелые, грузные, словно гири на него навесили. Уже без прежней горячности он оделся, велел седлать коня, коротко бросил старшей жене:

— Держи язык на привязи! Распустишь — отрежу!

— Зачем это стану я... — начала было старшая жена, но Дуйсенбай перебил:

— Иди!

Турумбет явился в обычное время: не рано — чтоб бая не разбудить, не поздно — чтоб к завтраку не опоздать. Потоптался за порогом, несмело просунул голову:

— Хороший ли сон приснился, бай-ага? Не нужно ли вам чего?

— Запрягай коня. В Нукус поедешь! — строго приказал бай.

Турумбет постоял, надеясь перед дальней дорогой сытно угоститься с байского дастархана, но приглашения не последовало, и он уже повернулся, чтобы идти, когда услышал слова, поразившие его до глубины души:

— Жена ушла, Бибигуль. Увидишь на дороге, гони обратно.

— Биби?.. Это... как же это?.. — От удивления рот у Турумбета открылся. — Шутите?

— До Нукуса доедешь, не будет — езжай в Ходжейли.

«Нет, что-то не похоже на шутку», — подумал Турумбет и, опасаясь байского гнева, вышел во двор.

Противоречивые чувства раздирали Турумбета. С одной стороны — что говорить! — ему, конечно, жаль своего покровителя: такой позор на голову старика! Однако, с другой стороны, душа его ликовала: ага, смеялся над Турумбетом, теперь сам в его шкуре оказался. Брошенный муж! Вот потеха!

За воротами Турумбет чуть не столкнулся с Бибиайым. Растрепанная, в разорванном платье, старуха бежала по улице, а вслед за ней, как сказочный джинн, несся Танирберген. В руках у него были кауши, которыми он поочередно запускал в жену. На ходу, не останавливаясь, подбирал кауши, и все повторялось сначала.

— Боже мой, спасите! — голосила старуха.

— Ты мне скажешь, куда задевала дочь?! — кричал портной, целясь каушем в жену. — Это, знаю, ты ее надоумила, ты, старая распутница!

Поразмыслив, Турумбет вернулся к баю.

— Бай-ага, оказывается, Бибигуль, ваша уважаемая младшая жена, не одна убежала, — сообщил он, широко улыбаясь.

— С кем? — будто подбросило Дуйсенбая. — Ну! Говори!

— С этой, с портновской дочкой, Турдыгуль.

Дуйсенбай на минуту задумался, потом сказал:

— Позови Танирбергена, а сам пойди к Джумагуль.

— К Джумагуль? — удивился, запротестовал Турумбет. — Не пойду. На кой она мне!

— Пойди и скорей возвращайся, — тоном, не терпящим возражений, приказал Дуйсенбай. И Турумбет подчинился.

Когда с вестью об исчезновении Джумагуль он возвратился в байский двор, Дуйсенбай и Танирберген уже сидели на конях.

— Значит, так — сговорились?! — хрипло произнес Дуйсенбай, выслушав Турумбета, и бросил на него косой, недобрый взгляд. — Твоей жене спасибо. Ее работа!

— Какая она мне жена, бай-ага? Да я... — стал оправдываться Турумбет, убедительности ради прижимая руки к груди. Но Дуйсенбай не стал его слушать:

— Езжай, куда сказано, а мы по берегу... Только не болтай. Понял?

Всадники ускакали, а Турумбет, голодный и скучный, побрел домой. Он долго пил чай, поднесенный Гульбике, не торопясь седлал коня, а через час, когда солнце уже стояло в зените, погруженный в глубокие думы о превратностях судьбы и неисповедимости путей аллаха, трясся по пыльному Нукусскому тракту...

К полудню Танирберген качался в седле, как камыш под ветром. Только осуждающие, презрительные взгляды Дуйсенбая удерживали еще портного от того, чтобы повернуть коня и податься к родному порогу. Мысленно он смирился уже с происшедшим: в конце концов все в воле божьей. Дуйсенбай думал иначе. Потный, разгоряченный, он непрестанно подхлестывал коня, поставив ладонь козырьком над глазами, осматривал канал и прибрежные заросли и снова мчался против течения. Будто бес какой-то в старика вселился. Танирберген следовал за ним бесплотной унылой тенью.

Уже проехав добрый десяток верст, неподалеку от моста Ишан-кампыр Дуйсенбай заметил на воде широкую лодку под вздутым белым парусом. Он ударил коня и что есть духу помчался вдогонку.

Чтобы пройти под мостом, лодочникам нужно было причалить к берегу, свернуть парус и снять мачту. Дуйсенбай это знал. В тот момент, когда лодка ткнулась носом в песчаный берег, он уже был рядом.

Осадив коня, Дуйсенбай сошел на землю и, как бывалый пират, зажав в руке камчу с металлическим набалдашником, бросился в лодку.

— Вам чего? Вы кто такой, чтоб в лодку без спросу?! — сгрудились вокруг него лодочники.

— Проверка! Разбойников ищем, — быстро нашелся Дуйсенбай.

— Нет у нас тут никаких разбойников!.. Сам ты разбойник!.. Кто ему дал право?! Проваливай ты отсюда! — зашумели лодочники, и то, как настойчиво они его гнали и выпроваживали, еще больше укрепило бая в его подозрениях. Особенно не понравился ему тот курносый джигит в городской одежде, что стоял поодаль. Именно к нему решил обратиться Дуйсенбай:

— Я что... я ведь так, предупредить вас хотел. Может, взяли кого, сами человека не знаете, а он тот разбойник и есть. Бывает, — растягивая слова, едва ворочая языком, говорил Дуйсенбай, а сам цепким взглядом шарил по лодке: какие-то бочки, ящики, покрытые дырявым брезентом, тугие канары с хлопком. И вдруг его взгляд наткнулся на яркий кусок атласа. Платье! Женское платье! Значит, он не ошибся! Здесь они, беглянки распутные! Решительным жестом бай раздвинул столпившихся лодочников, шагнул к горке ящиков, откинул брезент. Турдыгуль сидела на корточках, уткнувшись лицом в мешок.

— Э-э-а-о-х-х! — пронесся над берегом нечленораздельный возглас подоспевшего к этому времени Танирбергена. Свалившись с лошади на землю и поднявшись на ноги, он с трудом переполз через борт и по-кошачьи вцепился в волосы Турдыгуль:

— Отца позорить! Убью! Глаза шилом выколю! Ах ты!..

— Оставьте ее! — схватил портного за руку Нурлыбай.

— Прочь! — вырвался Танирберген и поволок Турдыгуль на берег. — Я вас всех!.. Я судье!.. Дочь у отца отбирать! — И вдруг закричал высоким срывающимся фальцетом: — Спасите! Разбойники!..

Никто не вступился за Турдыгуль, не попытался остановить портного: его право — отец. А Дуйсенбай, пользуясь замешательством, продолжал обыскивать лодку. Сдвинув бочку, стоявшую на носу,