Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

ли, вправе ли она была поступить иначе?.. По-разному сложилась у них жизнь, и сами они теперь разные. У Джумагуль все просто, раздумывать не приходится — ей терять нечего! У Бибигуль по-другому: покой и достаток, и сама, поглядишь, такая уж ясная, благополучная — чего пожелать, не придумаешь!.. Когда-то, много лет назад, тетушка Айша поучала Джумагуль: в двух случаях бывает человек способен на отчаянные решения — когда одолевает его беда безысходная и когда дурманит довольство безбедное. Только в первом случае он идет до конца, жизнью отстаивая свое решение. Во втором зачастую, лишь столкнется с какой-либо трудностью, отступит, привселюдно раскается, отречется и проклянет свое решение... «Нет, нужно подыскивать себе другую попутчицу, — пришла к выводу Джумагуль. — А кого?..»

Наутро у Джумагуль был четко разработанный план: она идет к портному — нужно же наконец когда-нибудь отобрать платье! — а там, если повезет и она встретится с Турдыгуль, может, на этот раз удастся растормошить, уговорить девушку.

Танирбергена дома не оказалось. «В Джанабазар уехал», — со слезами на глазах сообщила Бибиайым, и Джумагуль догадалась, зачем уехал портной в Джанабазар, отчего закручинилась посаженая мать.

— Тяжкая, проклятая наша доля, — вздохнула Бибиайым и краем платка вытерла слезы. — Зашла б в юрту. Поговори, утешь...

Девушка лежала, отвернувшись к стене. Услышав шаги, вскочила на постели, испуганно прижала руки к груди:

— Уйдите! Уйдите от меня! Я не... — и, разглядев Джумагуль, кинулась ей в объятья. — Ты?! Спаси меня, сестричка! Я не хочу! Не хочу!..

— Успокойся.

— Нет! Ты должна... Тебе Айтбай говорил... Да-да, бог не простит тебе, слышишь! — прерывисто дыша, хватая Джумагуль за руки, заглядывая ей в глаза, торопилась девушка. — Если ты ничего не сделаешь, я... я убью себя... — и, упав на колени, разрыдалась.

Джумагуль выглянула за дверь, возвратилась, сказала тихо:

— Во вторник, как стемнеет, придешь ко мне. Чтоб никто не заметил. Поняла?

— Да, да, — будто ухватившись за спасительную соломинку, зашептала Турдыгуль. — Я приду. Только ты жди. Не уходи без меня. Я приду... — Она не спросила даже, как собирается спасать ее Джумагуль, куда спрячет от гнева отца и любовной страсти джанабазарского ишана: ей уже было все безразлично — только б скрыться, только б скорей!..

Понимая состояние девушки, Джумагуль не стала ей ничего объяснять. Нужно было лишь предостеречь Турдыгуль, чтоб была осторожна, чтоб не проболталась, не выдала себя. Но сделать этого Джумагуль не успела: неся на вытянутых руках отглаженное платье, в юрту вошла Бибиайым:

— Вот возьми, сама дошивала.

Она еще долго рассказывала, как трудно стало жить на свете, жаловалась на мужа и поносила Дуйсенбая, который, уж сколько времени прошло, не хочет расплачиваться за сшитый халат.

Девушка смотрела на Джумагуль горящими глазами, хотела что-то еще спросить, услышать какие-то обнадеживающие слова. Но Джумагуль плотно сомкнула губы, строго взглянула на девушку и в сопровождении Бибиайым направилась к воротам.

Джумагуль шла по улице, оглядываясь по сторонам, будто прощалась с аулом, и приливы радости сменялись в ее душе приступами беспокойства и страха. Теперь у нее была попутчица — это хорошо, это придавало новые силы, но не проговорится ли Турдыгуль? Состояние у девушки такое — всего можно ждать. Тогда конец, все погибло. И Джумагуль уже начинала сожалеть, что открыла свою тайну, пообещала спасение, которое может ей стоить собственной жизни. Но тот же внутренний голос язвил Джумагуль: значит, нужно отвернуться от девушки, бросить ее на съедение этому джанабазарскому зверю?..

Неожиданно, раздвинув высокие кусты, будто из засады, вышла на дорогу Бибигуль. Глянула на подругу заговорщически, сказала твердо:

— Я все обдумала. Еду. Когда?

Все это произошло так стремительно, что Джумагуль на минуту опешила.

— Когда? — настойчиво добивалась ответа жена Дуйсенбая.

— Во вторник. Вечером.

Бибигуль повернулась и, словно волшебница из детской сказки, мгновенно скрылась за кустарником.

«Вот эта умеет хранить тайны. Чувствуется, не впервой», — успокоенно улыбнулась про себя Джумагуль. На душе стало легче: теперь их трое — не пропадут...

Жизнь в ауле замирала рано — едва спрячется солнце и упадут на землю густые сумерки. Унялся шум на улицах, притихли голоса у соседних юрт. Ночь наползала черными тенями, густыми рваными облаками.

Уложив Айкыз, Джумагуль подсела к Санем, грустно приткнувшейся в дальнем углу. Все уже было оговорено, все сказано. Оставалось ждать.

Где-то вдали, должно быть, на восточной стороне аула, надрывно завыла собака. Хриплой трелью откликнулся от хауза нестройный лягушачий хор.

— Будь осторожна, доченька. Береги себя.

— Не волнуйся, мама. Будет все хорошо, вот увидишь... Только б Айкыз.

— Зря такие слова говоришь. Не с чужой остается...

Замолчали. И снова заполнили комнату таинственные звуки ночи. Джумагуль казалось, время остановилось — отчего же иначе нет до сих пор ни Бибигуль, ни дочери портного? А может, передумали, испугались? Тогда нужно самой, нужно идти!.. Вот подождет еще полчаса и... А если поймали беглянок — Дуйсенбай или Танирберген? Что тогда?.. Нет, нельзя больше ждать! Пора!

Джумагуль поднялась, осыпала лицо Айкыз нежными поцелуями, молча прижалась к груди Санем.

— Иди, дочка, иди. Даст бог...

В дверь тихо поскреблись.

— Откройте. Я, — послышался с улицы шепот Бибигуль.

Видно было, что жена Дуйсенбая собиралась основательно: на шее, в ушах, на запястьях звенели и переливались дорогие украшения, тугой узел едва прошел в дверь.

— Все уснули, ушла, как мышь. Пойдем, пойдем скорей! — заторопила она Джумагуль. — Бери свои вещи. Ну!

— Подождем — придет Турдыгуль.

— Дочь портного? — насторожилась Бибигуль. — Зачем ты ее? Во-ей, чует мое сердце, насадит нас Танирберген на большую иглу — видела, есть у него такая, а мой ненаглядный будет ворочать ее над жаровней, шашлык из нас делать.

— Нельзя ее здесь оставлять. Пропадет.

Бибигуль металась по лачуге, не находила себе места:

— А больше никого? Только Турдыгуль?

— Да, втроем поедем.

— Жаль, нужно б еще увести с собой... — И неожиданно, словно забыв обо всех своих страхах, Бибигуль рассмеялась. — Представляешь, просыпаются утром, а в ауле никого — ни одной женщины. Хотела б посмотреть, а?

Легкий стук заставил Бибигуль замолчать.