Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

Срок пришел. На темной улице, без свидетелей, молча стояли они друг против друга. Совершенно чужие. Словно не было месяцев, прожитых вместе, ни долгих сидений у семейного очага, ни сладостных и терпких ночных прикосновений — ничего. Только страх, только лютую ненависть испытывала сейчас Джумагуль.

— Пойдем! — властно взял ее за руку Турумбет.

— Куда?

— Домой.

Джумагуль вырвала руку, мотнула головой:

— Я твой муж. Как прикажу, так и будет!

— Нет!

— Нет? — и страшный удар обрушился на женщину. Она отлетела к изгороди, закричала отчаянно, исступленно. Из юрт выбежали люди. Турумбет пригнул голову, зверем метнулся в кусты.

Вторую ночь подряд не спала Джумагуль. Смерть Айтбая, разговор с Турдыгуль, встреча с мужем — все это так подействовало на женщину, что, только смыкала веки, в голове начинали роиться кошмары. Джумагуль подымалась, зажигала коптилку, пила холодную воду и, немного успокоившись, ложилась опять. Но стоило закрыть глаза, и кошмары появлялись вновь.

Уже далеко за полночь Джумагуль показалось, будто возле лачуги кто-то ходит. Прислушалась, осторожно подкралась к двери. И вдруг мороз пробежал по коже — за дверью кто-то стоял. Сначала Джумагуль догадалась об этом по хриплому, тяжелому дыханию. Затем увидела, как дернулась щеколда, — видно, снаружи нажали на дверь.

Кто это был? Турумбет, жаждавший мести? Или тот, неизвестный, кто убил Айтбая?.. «А Турумбет и тот неизвестный не одно и то же лицо?» — мелькнула догадка.

Но времени для размышлений не было.

— Мама! Мама! — громко позвала Джумагуль. — Тут кто-то есть. Дай-ка топор! Постучи Туребаю, пусть выйдет!..

Она помнила, что единственный топор, который у них был, отобрал лесничий, что Туребай не вернулся из города, но чем еще могла она припугнуть ночного гостя?

Вскоре за дверью послышались торопливые шаги, и все смолкло.

Джумагуль постояла еще у порога и вся в холодном поту вернулась к постели.

Утром она сказала Санем:

— Я все обдумала, мама. Я поеду в Чимбай...

27

Первым делом Джумагуль направилась к дому, где в прошлый раз беседовала с Нурлыбаем и Ивановой. За фанерной перегородкой сидел незнакомый мужчина. Это непредвиденное обстоятельство озадачило Джумагуль. Она вышла на улицу и долго ходила по площади, размышляя, как же ей быть. Можно было, конечно, спросить у того незнакомца, где Нурлыбай и как его разыскать. Но разве можно просто вот так подойти и спросить у мужчины? Однако, сколько Джумагуль ни думала, другого выхода не оставалось. Она вернулась в дом, робко просунула голову за перегородку.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, — сердито буркнул мужчина, и от этого Джумагуль совсем потерялась. Чтобы как-то задобрить мужчину, она решила твердо придерживаться тех правил хорошего тона, которым учили ее с детства. Именно поэтому она очень вежливо поинтересовалась:

— Как вы себя чувствуете?

Мужчина по-тараканьи шевельнул усами, удивленно приподнял брови. Но это не остановило Джумагуль:

— Как жена, дети? Все ли здоровы?

— Чего тебе нужно? — гаркнул мужчина так, что звякнули стекла.

— Нурлыбай...

— Какой еще Нурлыбай?

— С Ивановой который.

— Как приехал, так и уехал. Иванова тоже.

— А-а, — протянула Джумагуль и почувствовала, как рушатся все ее планы и надежды. Значит, никакой учебы не будет. Значит, нужно возвращаться в аул, где все будет по-прежнему, где нет уже Айтбая и на каждом шагу подстерегает Турумбет. Сейчас решалась ее судьба, и потому, набрав поболыше воздуха, Джумагуль отважилась задать еще один вопрос: — А кто здесь будет Окрисполком?

— Ну, я... Чего тебе нужно?

— Иванова сказала, если захочу на учебу, чтоб шла к Окрисполкому. Вот пришла.

Мужчина насупился еще страшнее:

— Учиться захотела?.. А знаешь, что случается с теми, кто на учебу рвется? Слыхала?

Джумагуль слыхала. В ауле много разговоров было и о зверской расправе, учиненной бандитами над несколькими парнями, поддавшимися агитации большоев, и о загадочном исчезновении двух женщин, осмелившихся выйти из повиновения мужьям. Вдосталь наслышана об этом Джумагуль и все же упрямо твердит свое:

— Другого пути нет у меня — поеду...

— Езжай, езжай, конечно. Я только предупредить хотел. Чтоб знала, — уже чуть не угрожал мужчина. — А лучше с мужем посоветуйся. Есть у тебя муж?

— Нет.

— А отец?

— Нету.

— Тогда со старшими посоветуйся. Посоветуешься — придешь. Тогда пожалуйста.

— Советовалась уже, — никак не хотела уступать Джумагуль.

Мужчина вскочил, будто ужаленный, ударил кулаком по столу:

— Я говорю, иди советуйся! Ну!

Джумагуль вышла на улицу, не в силах разобраться в том, что сейчас произошло. Если сам Окрисполком стращает и отговаривает ее, Окрисполком, к которому, как к богу, люди идут искать справедливости, значит действительно в этой учебе есть что-то нечистое, противное обычаям, безнравственное. Но почему же тогда так горячо убеждал ее ехать учиться Айтбай? И золотоволосый на митинге? Иванова? Не верить им Джумагуль не могла. Где ж она, правда?.. Или вернуться в аул, к прежней жизни, к постылому Турумбету?.. Нет! Лучше смерть!

В полном смятении бесцельно бродила Джумагуль по лабиринту городских улиц. Крытый коридор, образованный бакалейными лавками, вывел ее на базарную площадь. Но даже здесь, в толчее и гвалте, тоскливое чувство одиночества и затерянности не покинуло ее. Она постояла перед огромными котлами, в которых, отравляя воздух едкими, удушливыми запахами, жарилась рыба. Посмотрела на измазанных сажей истопников в жилетках, надетых прямо на голое тело. Подбрасывая дрова под дымящиеся котлы и шуруя в топке, они безостановочно зазывали покупателей: «Подходи, народ! Желтый сазан Арала! Свежий усач Аму!..» Вокруг котлов теснились грязные, лохматые, оборванные мальчишки. Голодными глазами они впивались в жирные, шипящие рыбьи бока, но адское пламя, выбивавшееся из-под котлов, удерживало их от попыток позариться на лакомый кусок. Лишенные всякой надежды, они точно загипнотизированные, не могли оторваться от этого сказочно прекрасного зрелища.

Джумагуль пересекла базарную площадь, вышла на берег канала. Обессиленная ходьбой и тяжкими, непривычными думами, она упала в траву и только тут ощутила голод. Из узелка, который весь день не выпускала из рук, достала ломоть зачерствевшей лепешки