Наследие - Эль Кеннеди

– Ты прав. Он сделает именно это.

– Меня будто наказывают за что-то. Или, может быть, власть ударила ему в голову. Как бы там ни было, я на это не клюну.

– Хорошо, – говорю я, потирая его плечи. Ничто так не выводит Гаррета из себя, как его отец. – К черту его. На какое бы внимание он ни надеялся, не давай ему этого.

Но мой парень слишком взволнован, чтобы сидеть спокойно. Я бреду за его широким, мускулистым телом, когда он идет на кухню, чтобы взять из холодильника последнюю оставшуюся бутылку пива. Он выпивает почти половину одним глотком, затем роется в поисках чего-нибудь съестного.

– Из-за такого вот дерьма я не хочу иметь детей, понимаешь?

Этот горький итог выходит так далеко за рамки, что я ошеломлена им целиком и полностью.

Этот итог бьет меня прямо в лицо, острая боль пронзает грудь, когда я перевариваю то, что он только что сказал.

– Тебе повезло, – хрипло говорит он, поворачиваясь ко мне. Он прислоняется к дверце холодильника. – Твои родители – порядочные люди. У тебя хорошие родительские гены, понимаешь? Ну а я? Например, что случится, если я однажды стану таким же, как мой отец, и испорчу своих детей? Заставлю их вырасти в ненависти ко мне?

Я сглатываю комок беспокойства, перекрывающий мне дыхание.

– Ты – не твой отец. Ты совсем на него не похож.

Но Гаррет, как правило, уходит в себя, когда Фил докапывается до него. Он становится тихим и замкнутым. И я знаю, что единственное лекарство – время и пространство. Возможность для него разобраться с мыслями в своей голове без дополнительного давления.

А это значит, что, в который раз, мы не подойдем к теме «эй, у меня в животе растет ребенок, которого ты точно не испортишь».

Глава пять

Гаррет

В субботу утром вместе с полудюжиной товарищей по команде, которых привлекли к участию в двухдневном турнире, я выхожу из самолета в Палм-Спрингсе. Благотворители поселили нас в хорошем отеле, куда доставили на двух частных авто. Обслуга приносит завтрак в номер, когда Логан пишет мне из соседнего, чтобы сказать, что по телику показывают «Счастливчика Гилмора» и что мне не помешает пара его советов, прежде чем мы начнем игру. Я уже собираюсь ответить, когда звонит мой агент.

– Я ничего не знал об этом, – говорит Лэндон, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.

– Что?

Я выхожу на балкон, где несколькими этажами ниже на турнир начинают собираться люди. Пресса готовится. Персонал бегает вокруг, сгоняя зрителей по углам. Сегодня солнечный день. Не слишком жарко и дует легкий ветерок. Хорошая погода для гольфа. Ну, для людей, которые играют в гольф.

– Когда я пришел в офис, там было голосовое сообщение от продюсера, – объясняет Лэндон.

Боже. Эти люди не успокоятся.

– Ответ по-прежнему нет.

– Верно. Я был предельно ясен в этом вопросе. – Повисает долгая, сбивающая с толку пауза. – За исключением того, что, очевидно, у них сложилось впечатление, будто Фил согласился за вас обоих.

Я, черт возьми, едва не швырнул телефон с балкона. Я отступаю и едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться. Я обретаю самообладание только тогда, когда понимаю, что могу попасть телефоном в кого-нибудь внизу.

– Черт возьми, нет, Лэндон. Ты понял? – Я сжимаю телефон крепче и чувствую, как пластиковый корпус начинает трещать. – Скажи им, чтобы отвалили. Он не имеет права решать за меня. Никогда.

– Безусловно. Я тебя понимаю.

– Они не посадят меня на одну съемочную площадку с ним, даже если приставят к виску пистолет.

– Я понимаю это, Гаррет. Я знаю. – Еще одна нервирующая пауза. – Я позвоню им. – Он откашливается. – Но вот в чем дело. Насколько они могут судить, ты взял на себя обязательство сделать это. Если я вернусь и скажу им, что ты не участвуешь, это будет выглядеть не очень хорошо.

– Да мне плевать.

– Нет, я знаю. Это – особые обстоятельства. Только они этого не знают. И они могут начать задаваться вопросом, нет ли тут чего-то еще.

– Может, не начнут, – бормочу я сквозь стиснутые зубы. Еще немного, и я сотру зубы в порошок.

– Гарантирую, это породит вопросы. Из тех, которые превратятся в снежный ком. Готовы ли вы к тому, что произойдет, когда люди начнут задаваться вопросом, что случилось между ними? Почему ты отказываешься дать интервью вместе с отцом? А я скажу тебе, как это выглядит. Они начнут звонить твоим товарищам по команде, старым друзьям по колледжу, какому-нибудь парню, который учился с тобой в третьем классе, чтобы расспросить о твоей семье и отношениях с твоим отцом. Ты можешь ручаться за то, что они скажут?

Я делаю неглубокий, прерывистый вдох. К черту. Все это.

Ради собственной карьеры я несколько лет был вынужден притворяться. Избежать этого было невозможно, Фил Грэхем – одно из самых громких имен американского хоккея. Было два варианта: либо выставить нашу травму на всеобщее обозрение, либо притворяться счастливой семьей. Я выбрал последнее, потому что первое слишком… Боже, это слишком унизительно.

От мысли о том, что весь мир увидит во мне жертву, меня тошнит. Ханна уже поднимала этот вопрос раньше, спросив, может, пришло время рассказать о поступках моего отца, чтобы знали, какого человека они обожествляют. Но какой ценой? Внезапно я превращусь из хоккеиста в «хоккеиста, которого избивал отец». Я хочу, чтобы меня судили за мои навыки на льду, а не препарировали и жалели. Я не хочу, чтобы посторонние знали о моих делах. От одной мысли об этом мне становится дурно.

Последние несколько лет я прекрасно подыгрывал, притворяясь. Теперь по