Наследие - Эль Кеннеди

какой-то необъяснимой причине отец, похоже, намерен еще сильнее усложнить мою жизнь. Однако последнее, что мне нужно, чтобы какой-то любопытный спортивный репортер вынюхивал все о моей жизни. Если они выследят тренера Дженсена, не сомневаюсь, что он прикроет меня. Чад Дженсен не болтун. Если кто-то появится на его территории с просьбой посплетничать о бывшем игроке, он разорвет его на клочки. Но я не могу сказать то же обо всех в моей жизни. Я играл со многими парнями в Брайаре, которые знали мою историю с отцом.

Так что, несмотря на желчь в горле, у меня нет иного выбора, кроме как сделать то, чего ожидал этот придурок, когда задумывал этот фарс.

– Хорошо, – отвечаю я Лэндону. Ненавидя каждое слово, слетающее с языка. – Я сделаю это.

После того, как мы заканчиваем разговор, я нахожу отца в списке контактов. Я не могу вспомнить, когда звонил ему в последний раз. Но если он втягивает меня в это, я не стану хранить молчание.

– Гаррет. Рад тебя слышать. Готов забить несколько мячей? – спрашивает он так чертовски невозмутимо, что это подпитывает мой и без того бушующий гнев. Он даже не участвует в турнире, но считает своим долгом всегда знать, чем я занимаюсь.

– В какие игры ты играешь? – Я говорю тихо. Едва сдерживая ярость.

– Прошу прощения?

Он действительно имеет наглость прикидываться дураком?

– Это нелепое интервью. Зачем?

– Они пришли ко мне, – отвечает он с притворной невинностью. – Не видел веской причины сказать нет.

– Значит, ты принял решение за меня? – Мои руки действительно дрожат. Я так сильно ненавижу этого человека, что чувствую физический дискомфорт.

– Это правильное решение. От таких возможностей не отказываются.

– Мне решать. Не тебе. Просто потому, что ты больше не можешь оставаться в центре внимания…

– Гаррет. – Он вздыхает. Как будто мои заботы ужасно ему надоели. – Я надеялся, что ты повзрослел за последний год, но теперь вижу, что переоценил тебя.

– Катись к черту, старик. Я больше не ребенок. Со мной это дерьмо больше не пройдет.

Было время, когда этот трюк с разочарованным отцом работал. Тогда мне было лет пять, шесть или семь. Маленький ребенок, отчаянно пытающийся произвести впечатление на своего невпечатлительного отца. Это ввергало меня в пучину депрессии и неуверенности в себе. Я бы сделал все, чтобы заслужить его одобрение. До тех пор, пока я не стал старше и не понял, какая это жестокая манипуляция. С ребенком. И я понял, какой он ублюдок.

– Я не стану выслушивать твои истерики, мальчик. Однажды ты поймешь, что я сделал, чтобы обеспечить тебе карьеру в хоккее. – Тон его сочится снисходительностью. – Может быть, тогда ты поймешь, как тебе повезло родиться моим сыном.

Я скорее съем собственную ногу.

– Как бы там ни было, – говорит он с тем самодовольным тоном, от которого у меня дергается глаз, – ты дашь это интервью. Будешь сидеть перед камерами, очаровательный и представительный, и, возможно, станешь достаточно умен, чтобы выйти на следующий уровень и стать одним из великих. Так поступают профессионалы.

Я вешаю трубку, потому что, если ему позволить, он продолжит говорить, дроча на звук собственного голоса. В любом случае я уже слышал это все раньше. Будь Майклом Джорданом в хоккее. Слава, которая выходит за рамки спорта.

Все это хорошо и прекрасно, но если Фил Грэхем будет стоять рядом, мне это совсем не понравится.

Как бы там ни было, во время турнира я не могу избавиться ни от мыслей об этом разговоре, ни от страха перед интервью, и наша команда заканчивает день последней в турнирной таблице. Я делаю на два удара больше, чем положено по регламенту, и большую часть дня провожу по колено в грязи. Логану жилось не на много лучше, он обосновался в многочисленных песчаных ловушках, тогда как зрители хорошо посмеялись. Это облом для наших товарищей по команде, которые заплатили, чтобы играть с нами, но играли намного лучше нас. Спасало только то, что мы угостили их напитками и классическим стейком из говядины, которые мы заказали в соседнем, отмеченном наградами ресторане после окончания турнира. Эти двое – братья из Техаса и вместе владеют скотоводческим ранчо, поэтому я верю, что они знают, что говорят, когда утверждают, что это – лучший стейк-хаус во всем штате.

К тому времени, как после обеда мы возвращаемся в отель, уже четверть десятого, и я хочу скинуть всю эту потную одежду и залезть в душ. Я не беспокоюсь о том, чтобы включать свет, когда вхожу в комнату, стягивая футболку через голову еще до того, как за мной закрывается дверь. Я уже наполовину раздет, когда в зеркале вдруг что-то шевелится.

Инстинктивно я хватаю со стола бутылку с водой и разворачиваюсь, готовый швырнуть ее в то, что находится позади меня.

– Не кидай, – протяжный женский голос.

Я опускаю руку. Быстро протягиваю руку, чтобы щелкнуть выключателем на стене, наполнив комнату светом. Мое сердце бешено колотится, а адреналин все еще бурлит в венах, поэтому мне требуется секунда, чтобы осознать, что в моей постели лежит обнаженная женщина, лишь частично скрытая одеялом.

С невозмутимой ухмылкой она поднимает руки, сдаваясь.

– Я безоружна.

Я делаю успокаивающий вдох.

– Кто ты, черт возьми, такая?

– Твой подарок, – дразнит она, прежде чем стянуть с себя оставшуюся часть одеяла и показать два красных бантика на сосках. – Всегда пожалуйста.

Затем она переворачивается и показывает мне свою голую задницу, на которой черным маркером написано мое имя.

Гаррет на одной половине. Грэхем – на другой.

Не могу.

Я просто, мать его, не могу.

Не говоря ни слова, я разворачиваюсь на каблуках и выхожу из комнаты. Натягивая футболку, я вхожу в лифт, все еще держа бутылку воды. Богом клянусь, следующий, кто со мной свяжется, получит по морде.

Внизу я становлюсь все более мрачным и