Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

— Ура! Ура!! Ура!!!

6 октября, вторник

Алексей ждал ее на выходе станции метро «Библиотека Ленина», теперь он обязательно встречал Раду после занятий и провожал домой. Между ними давно завязались особые отношения, которые неизбежно возникают между юношей и девушкой, и которые величают головокружительным словом Любовь!

У Рады действительно кружилась голова от одного вида своего избранника, она в него по уши влюбилась. Алексей Иванович Аджубей был старше на целых шесть лет, и казался совсем взрослым мужчиной.

Алексей обнял и поцеловал девушку. Она счастливо прижалась к нему. Так, прислонившись друг к другу близко-близко, постояли они минуту, а потом, чинно, как все люди, пошли к радиному дому. Как ей хотелось не отпускать его, утянуть с собой! Безумно хотелось!

Перед «Военторгом» повернули вправо — и вот тот самый красный дом за кованым забором. Алексей обычно провожал до ворот, а дальше Рада шла одна, но на этот раз, девушка удержала его руку и проговорила:

— Зайдешь на чай?

— Зайду! — согласился Алексей Иванович, и они направились к подъезду.

В это самое время в ворота въезжал автомобиль Валерии Алексеевны Маленковой, которая внимательно оглядела увлеченную пару, особо пристально смерила взглядом импозантного молодого человека, держащего дочь Никиты Сергеевича за руку. Уже второй раз пара попадалась ей на глаза.

Машина опередила их, остановилась, и из распахнутой двери появилась лучшая подруга мамы.

— Здравствуйте, Валерия Алексеевна! — поздоровалась Рада.

— Здравствуйте! — прилежно закивал Алексей.

— Здравствуйте! — сухо ответила Маленкова и холодно посмотрела на влюбленных.

Подполковник Кириллов, прикрепленный, предупредительно распахнул перед хозяйкой дверь в парадное. Рада и Алексей проскочили в подъезд первые и припустили на третий этаж.

— Теперь про нас узнают, — прошептал Алексей.

— И пусть!

12 ноября, четверг

Здание Центрального Комитета на Старой площади стояло лицом к живописному скверу, но сейчас сквер этот выглядел совершенно не живописно — третий день шел то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем. Полуснежная-полумокрая взвесь сыпалась с неба на дорогу и таяла, оставляя вместо себя раскисшую неопрятную бугристость. Листья с деревьев облетали и облетали, и, несмотря на то что дворники старательно выметали дорожки, добела выскребали шершавый асфальт, ругаясь, грузили тачки и вывозили обезображенную холодом листву с глаз долой, ее жухлые, изорванные остатки налипали на асфальт, цеплялись к лавочкам, фонарям, урнам, к стволам вековых деревьев, передавая озябшему бульвару цвета неопрятной охры. Ждали снега, чтобы снег стер истлевшие цвета осени, растворил облупившееся пространство, освободил от серо-коричневой накипи воздух, очистил сердца, обелил мысли, чтобы, наконец, прояснилось.

С пятого этажа Никита Сергеевич смотрел на унылую улицу и качал головой — промозгло, сиротливо, грустно. Ощущение безысходного увядания природы угнетало и обескураживало. Здесь, на Старой площади, Хрущев решил сосредоточить центральную власть. Ни одно значимое решение не должно приниматься без участия партии, в этом он был совершенно убежден. Партия власти, единственная партия в стране, должна управлять всеми и каждым. На деле же происходило обратное: власть, как вода, минуя коридоры Старой площади, перетекала в Совет министров, к председателю правительства Маленкову, к его заместителям, к министрам, к руководителям республик, краев и областей, и нечем было эту головокружительную власть удержать. Самое опасное, что многие чувствовали тот невидимый поворот, держали нос по ветру и проходили мимо ЦК, торопясь в Кремль. Двери на Старой площади открывались реже и реже.

Новоявленного Первого Секретаря навестил Микоян, уселся напротив и стал рассказывать об Индии, откуда только вернулся. Рассказал, что договорились с индусами о строительстве мощной гидроэлектростанции, вспоминал, как встречали, как катали на слонах, с каким триумфом провожали, жалел, что в делегации не было Маленкова.

— Неслучайно англичане столько лет за Индию воевали. Индия не просто государство, а по сути — часть света, густонаселенная, по потенциалу не менее значимая, чем Китай. Дружба с Индией сулит огромные перспективы, — подытожил Анастас Иванович. — А мы приехали наскоком и уехали, как-то по-быстрому, нехорошо!

Слушая Микояна, Хрущев мрачнел:

— Интересное дело получается, мы, члены Президиума Центрального Комитета, а про международные дела ни ухом, ни рылом! Молотов внешнюю политику узурпировал и один командует. Мы ему кто — шавки?!

— Успокойся, Никита Сергеевич! Я только мнение высказал, а не для того чтобы кого-то поссорить.

— Не могу успокоиться! Вот и ваша поездка в Индию мимо прошла. Кто о ней что знал? Кто подсказал, что на Индии следует сосредоточиться? Никто! В общих словах, мимоходом, сообщили, что туда делегация полетит.

— Молотов Маленкову ситуацию обрисовал.

— Обрисовал! — присвистнул Хрущев. — Маленкову надо, чтоб к нему чаще заходили, чаще кланялись, хвалили и задушевно смотрели в глаза — вот что Маленкову надо! А мне надо в курсе дел быть, особенно международных! Кто кричал, что все решаем совместно? Они первые кричали, Маленков да Молотов! А на деле, что? Вот ты министр торговли, так мы тебя каждую неделю слушаем, вникаем в детали. По торговле, Анастас, у нас яростные споры возникают, а торговля — это будничные дела, обычные. А Маленков с Молотовым запрутся, келейно пошушукаются и молчок. Что обсуждали, какой вопрос, что решили, зачем? Неясно! Раньше Сталин внешнеполитический курс устанавливал, никто нос туда не совал, а теперь у нас сразу два Сталина завелось. Молотов — Сталин, и Маленков, само собой. Скоро каждый на своем участке Сталиным заделается, и тогда что получится? Бардак получится, одни Сталины, руки в брюки, разгуливать будут! Ну, разве не прав я, Анастас?!

Хрущев возмущенно вышагивал по кабинету. Анастас Иванович перестал улыбаться.

— Что в мире творится — не разобрать, одни перешептывания! Ангола против империалистического ига войну с французами ведет — об этом нет подробностей! Египет короля сбросил, что там, в Египте, кого спросить?! — заводился Никита Сергеевич. — Теперь в Дели делегация отправилась, и, как обычно, мимо это дело проскочило, вроде среди нас есть члены Президиума второго сорта!

Хрущев остановился перед Микояном.

— Вот я и спрашиваю: зачем нам такой министр иностранных дел, когда только один он знает, что в мире происходит и какая у нашего государства позиция?! Не нравится мне подобная практика! — он резко развернулся, убежал за свой стол и продолжал уже оттуда: — А так бы сообща ситуацию в мире разобрали, посоветовались, точки зрения высказали, глядишь, и золотую б середину нашли. Не получается, так как товарищ Молотов самолично решение принял! Ну не анекдот ли?

— Я, Никита Сергеевич, в международной политике не силен, — уклончиво отозвался Микоян.

— Поэтому и не силен, что как слепой, ничего не видишь! Если мы могучее государство строим, должны отбросить личную неприязнь, обиды, подозрения, должны вместе общее дело делать, на совесть, чтобы перед людьми краснеть не пришлось! А у нас получается: «А это хто такие? — на молотовский манер выговорил Хрущев. — Пусть лучше лапти плетут, а великие дела мы сами переделаем! Нечего со свиным рылом да в Калашный ряд!» Это про нас, — горько вздохнул Никита Сергеевич. — Мне, Анастас, такое положение надоело, я бунт подниму!

Микоян ничего не ответил, но Хрущеву и без того было ясно, что тот с ним согласен.

— Ты, Никита Сергеевич, маятник не раскачивай.

— Да я уж и что качать не знаю! На прошлой неделе Громыку встретил, два часа с ним проговорил. Он мне про Египет рассказал и про Анголу. Ничего мы с тобой не знаем!

— Не скажи, про Корею в курсе.

После поражения Японии во Второй мировой войне дележ Кореи был простой и нехитрый: с одной стороны — Советы, с другой — американцы. Так и разрезали ее по тридцать восьмой параллели. Северная часть досталась СССР, Южная — США. Раздел на две половины простым корейцам не нравился, тем более, что дележ был жестким, с образованием железной границы, исключающим даже родственные свидания. Переписку и ту практически ликвидировали. Предводитель Северной Кореи Ким Ир Сен, тот самый, кто за несколько лет партизанской борьбы против японцев снискал в народе большой авторитет, убедил Сталина предоставить ему оружие, продовольствие, деньги и военных специалистов, с тем, чтобы собственной армией перейти границу, вторгнутся на американскую половину и повести наступление на Сеул.

Ким Ир Сен доказывал, что сейчас самое время объединить Корею под социалистическим флагом, что победа будет быстрая и легкая. Он утверждал, что южные корейцы готовятся атаковать север и требовалось их опередить. Последний аргумент встревожил Сталина, но открыто вступать в войну генералиссимус не спешил. Сталин передал северокорейской армии всевозможное устаревшее вооружение: танки, пушки, пулеметы, уговорил Мао Цзэдуна поддержать военную компанию, чтобы руками китайца ковать победу. Огромным фактором успеха явилось то, что в авангарде наступления шли ударные части, состоящие из китайских корейцев, закаленных в боях гражданской войны и антияпонского сопротивления в Китае, имевшие немалый боевой опыт, в отличие от подразделений наспех сколоченной американцами южнокорейской регулярной армии.