Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

институте по пятницам. Фреду Гриффиту такое задание было бы крайне неприятно, да и Эвери – несмотря на длинный перечень лекций, которые его приглашали прочитать, – выглядел не очень-то довольным.

Тем не менее он представил[654] работу «Исследование химической природы вещества, индуцирующего трансформацию типов пневмококков» д-ров Эвери, Маклауда и Маккарти 10 декабря 1943 года. Позднее Маккарти вспоминал полный зал, где стоячие места оставались только сзади, – характерно продуманный и выдающий глубокие познания доклад Эвери – «раскатистый взрыв аплодисментов» – а затем оглушительную тишину. Единственная реакция последовала от Майкла Хайдельбергера, который дал какие-то положительные, но неконкретные комментарии. После еще одной затяжной паузы собрание разошлось, оставив председателя в странном волнении[655] от чувства, что они все стали «свидетелями чего-то важного».

Значительно позднее, когда наконец-то было осознано подлинное величие «чего-то важного», некоторые из присутствовавших рассказали о более драматичном конце[656] того дня: Альферд Мирски проталкивался к передней части зала, чтобы осмеять дурацкое утверждение Эвери, будто бы ДНК может трансформировать пневмококки. Но это были ложные воспоминания, вызванные последующими действиями Мирски.

У большей части аудитории остались лишь смутные воспоминания о том, как ученым впервые было представлено доказательство того, что ДНК является материалом наследственности.

Статья[657] в 20 страниц д-ров Эвери, Маклауда и Маккарти вышла в журнале Journal of Experimental Medicine 1 февраля 1944 года. Они описали свой «полный печалей и скорбей» путь сухим языком научной прозы с редкими поэтическими вкраплениями, такими как «шелковистый блеск», который появлялся при взбалтывании концентрированного раствора трансформирующего начала. Вывод был ясен: «Представленные доказательства укрепляют уверенность в том, что нуклеиновая кислота дезоксирибозного типа является основополагающим элементом трансформирующего начала пневмококка типа III». Но вас можно простить, если вы не уловили, что это колоссальная веха в истории биологии.

Публикация статьи совпала с освобождением Сталинграда, что способствовало ее сдержанному приему. Когда были получены оттиски[658], Маклин Маккарти отправил один своей матери с прочувствованной надписью: «Ну вот оно, наконец-то». Проницательный Пейтон Роус подшил свой редакторский экземпляр не к разделу «Биология», а к разделу «Генетика».

А Альфред Мирски начал собирать вооружение для перехода в решительное наступление против утверждения Эвери, что ДНК имеет какое-то отношение к наследственности.

Конец эпохи

Мы можем только гадать, как бы отреагировал Фред Гриффит, если бы увидел, куда ведет «значение типа пневмококков». Скорее всего, он предпочел бы остаться в тени, а не оказаться в центре внимания, и отклонил бы все приглашения обсудить его революционное открытие.

Вскоре после объявления войны в сентябре 1939 года лаборатория в доме Дадли сменила марку[659]. Ее задачи как Экстренной лаборатории общественного здравоохранения теперь включали раневые инфекции и (упаси бог) подготовку к бактериологической войне. Поначалу рабочая рутина мало изменилась. Когда поставки агарового желе (получаемого из японских водорослей) прекратились, культуральные планшеты стали заполняться экстрактом красных водорослей, собранных у берегов Уэльса.

Сотрудники дома Дадли работали как обычно, когда в октябре 1940 года начались бомбардировки «Блиц». Старший сын Уильяма Скотта отправился воевать во Францию, остальная часть семьи оставалась в Далидже. Фред Гриффит тоже оставался на месте, хотя Экклстон-сквер располагался неподалеку от вокзала Виктория, который подвергался бомбардировкам особенно сильно. К тому времени он бесповоротно утвердился в своем образе жизни: шестидесятилетний холостяк, проведший половину жизни за одним лабораторным столом рядом с одним и тем же другом и коллегой. Он наотрез отказался переехать «ради каких-то немцев»[660].

Март 1941 года был волнующим месяцем для Скотта и мрачным для Гриффита. Скотт был назначен директором Экстренной лаборатории общественного здравоохранения, а Гриффит был озабочен ухудшающимся здоровьем своего брата. Стэнли умер прямо перед Пасхой, и Фред был убит горем. Естественно, человек, бывший лучшим другом Гриффита на протяжении трех десятилетий, изо всех сил старался его подбодрить. В среду 16 апреля 1941 года Скотт после работы пошел вместе с Гриффитом к нему домой, чтобы навестить племянницу, экономку и собаку Фреда в доме на Экклстон-сквер.

Это была не худшая ночь за время бомбардировок «Блиц»[661], но, когда рассвело, было очевидно, что Лондону нанесен чудовищный удар. В Пимлико, где первые бомбы упали незадолго до полуночи, погибли почти 150 человек, а свыше 500 получили ранения. К югу от вокзала Виктория три дома на Экклстон-сквер получили прямое попадание. Из-под обломков[662] одного из домов живыми извлекли молодую женщину и ирландского терьера. Три других обитателя дома – двое мужчин и женщина, все трое в возрасте от 50 до 60 лет, – погибли на месте.

В связи с кончиной Уильяма Скотта, недавно назначенного директора Экстренной лаборатории общественного здравоохранения, глубокую скорбь выражал[663] журнал Journal of Pathology («Журнал патологии»), который отмечал, что «Брешь в наших рядах, образовавшуюся после гибели Скотта, будет очень трудно заполнить». Тот же журнал уделил четыре страницы покойному д-ру Гриффиту – но речь шла о Стэнли, а не о Фреде. British Medical Journal («Британский медицинский журнал») оскорбил память Уильяма Скотта и Фреда Гриффита, поместив их в общий некролог[664] «Медицинские работники, Министерство здравоохранения», и описал карьеру Гриффита следующими словами: «работал в патологических лабораториях с 1911 года». Только в журнале Lancet[665] упоминалось, что Гриффиту удалось добиться «трансформации типов пневмококков при определенных условиях». Он не спешил публиковаться, с другой стороны, «он всегда следовал принципу “Всемогущий Бог никуда не торопится – куда спешить мне?”»

Фред Гриффит умер, не узнав о том, что открыл нечто, переворачивающее представление о жизни на Земле. Он также был бы удивлен, если бы узнал, что после того, как известие о его смерти достигло Нью-Йорка, великий Освальд Эвери расчистил место на своем заваленном бумагами столе для фотографии в рамке. На снимке, сделанном в Южном Даунсе неподалеку от Брайтона в Англии летом 1936 года, был изображен человек с собакой[666]. Фотография оставалась на письменном столе Эвери до конца его работы в Рокфеллеровском институте.

Глава 17

Наведение порядка

Эвери был спокоен и уверен в сделанном ими открытии за месяцы до того, как они с Маккарти написали статью, но предпочел не говорить об этом человеку, делавшему всю работу. Вместо этого он предложил двум независимым экспертам провести подробный анализ полученных Маккарти результатов – возможно, чтобы