Сивилла - Флора Шрайбер

   Сивилла решительно помотала головой:

   – Нет. Единственное, что я хотела бы услышать об этих «других», как вы их называете, так это то, что их больше не существует.

   – Это придаст вам уверенности, – настаивала док тор. – Когда Пегги будут рассказывать мне о Филадельфии, почему бы не записать их рассказ на магнитофон? Потом вы сами прослушали бы его.

   – Пегги? – в замешательстве переспросила Сивилла. – Вы знаете, что там были именно они? Откуда вам это известно?

   – Пегги Энн написала мне из «Бродвуда».

   – Из «Бродвуда»? – спросила пораженная Сивилла. – Вы знаете, что я была там?

   – Вы оказались в Филадельфии, потому что туда вас затащили Пегги. Они – часть вас самой, часть, которую вы не контролируете. Но когда мы сведем вас вместе, положение дел изменится.

   – Филадельфия доказывает, что мне не становится лучше, – убитым голосом произнесла Сивилла. – Я никогда не поправлюсь.

   – Вы знаете, что я хочу помочь вам, – мягко сказала доктор. – Вы знаете, что мне известно об этих проблемах уже более трех лет, и знаете, что они неразрывно связаны с вашей болезнью.

   – Да, – насторожилась Сивилла. – Вы говорили мне это много раз.

   – И когда вы воспринимаете это как-то по-иному, – твердо сказала доктор, – то совершенно напрасно становитесь подозрительной и пугливой.

   – Но не странной? – пробормотала Сивилла.

   – Нет, совсем не странной.

   – Приятной?

   Доктор ответила на эту мольбу об одобрении искренними эмоциями, отражавшими ее растущую близость с пациенткой:

   – Да, Сивилла. Очень приятной. Вы мне нравитесь, и даже не представляете, насколько сильно.

   Из глаз Сивиллы полились слезы – слезы, которых в течение первых полутора лет анализа она не могла из себя выдавить. Она тихо спросила:

   – Вы все еще считаете, что я могу поправиться?

   – Всей душой верю в это, Сивилла. Об этом говорит и весь мой ум, и весь мой опыт психоаналитика.

   Узкая ладонь Сивиллы скользнула в руку доктора Уилбур, и доктор с пациенткой сели рядом на кушетку.

   – Тогда почему мне становится хуже? – сдавленным голосом спросила Сивилла.

   – Чем дальше продвигается анализ, – ответила доктор, – тем ближе вы подбираетесь к сути конфликта. Чем ближе вы подбираетесь к сути конфликта, тем больше встречаетесь с противодействием и с самим конфликтом.

   – Но я ни с чем не встречаюсь, – горько заметила Сивилла. – Я убегаю.

   – Это не вы, бодрствующая Сивилла, представляющая сознательный компонент личности, стремитесь убежать, а те, другие, относящиеся к подсознанию, – объяснила доктор.

   Сивилла задумчиво ответила:

   – Вы называете их подсознанием и говорите, что они – часть меня. Но в то же время вы говорите, что они могут увести меня куда пожелают. Ах, доктор, я боюсь, ужасно боюсь. Я не смогу привыкнуть к такому затруднительному положению вещей. Эти «другие» направляют меня, владеют мной, разрушают меня.

   – Но это не одержимость, Сивилла, – подчеркнула доктор. – Не какое-то вторжение извне. Это состояние возникает изнутри и объясняется не сверхъестественным, а как раз очень естественным образом.

   – Мне оно не кажется очень естественным, – быстро ответила Сивилла.

   – Естественным не в том смысле, что это присуще большинству людей, – уточнила доктор, – а в том, что все можно объяснить условиями вашего окружения. Все эти личности моложе вас, и этому есть причина. Когда ваша мать говорила: «У тебя всего так много», она создавала определенную деформацию, поскольку у вас не было как раз того, без чего нельзя повзрослеть. В результате вы не могли расти, оставаясь единой личностью. Вам приходилось оставлять за собой свои кусочки и частички. Вы не осознавали, что делаете это. Вы не знали о существовании других «я». Вы до сих пор не встречались с ними, до сих пор отказываетесь выслушать записи их высказываний и, значит, в прямом смысле слова не знакомы с ними. Вы все еще не готовы принять их, разве что как некую интеллектуальную головоломку.

   Губы Сивиллы жалобно скривились.

   – Я еще не выяснила в точности возраст всех этих «я», но некоторые из них – маленькие девочки, разгуливающие в теле взрослой женщины, – продолжала доктор Уилбур. – Когда Пегги убежали в Филадельфию, они убегали от вашей матери. Они отрицают, что ваша мать является их матерью, но отрицание это поверхностно. В них глубоко впечатаны страх и гнев против вашей матери. Страх и гнев заставляют их убегать, разрывать путы ловушки, которую расставила для них ваша мать. А поскольку обе Пегги и некоторые другие являются маленькими девочками, в определенном смысле они и вас делают маленькой девочкой.

   – То есть не только безумная, – с горькой иронией бросила Сивилла, – но и незрелая?

   Доктор обняла Сивиллу и убежденно заговорила:

   – Никто, кроме вас самой, никогда не называл вас безумной, и я хочу, чтобы вы выбросили это слово из своего словаря и не применяли его по отношению к себе. Ваша мать мешала вашему взрослению. Вы не поддались ей полностью, поскольку в вас был крепкий стержень, позволявший отделить свою жизнь от ее жизни. И когда вы обнаружили, что ваша мать действует вам во зло, вы нашли способ делать то, что вам хотелось бы делать, – хотя при этом появлялись осколки и обломки из прошлого, формирующие другие «я», что делало вас непохожей на других людей и заставляло бояться себя.

   Доктор пристально посмотрела на Сивиллу:

   – Да, вы больны, но не шизофренией. Шизофреничкой была ваша мать. Ее восприятие мира полностью отличалось от вашего. Вы мне как-то сказали, что она не могла окинуть взором здание в целом, а видела его только частями; что, когда вы слушали оперу «Гензель и Гретель», она видела только леденцы на двери, но не саму дверь или декорации в целом. Вы способны видеть целое. Да, у вас отмечается фрагментация, но это не фрагментация шизофренички. Ваша фрагментация – результат внутренней диссоциации, а не фрагментированного восприятия внешнего мира. И не вздумайте больше называть себя безумной. Вы достаточно нормальны, если выжили в камере пыток, в которую вас загнала мать, и добились в жизни столь многого после такого ужасного детства, которое тянуло вас назад. А теперь расскажите о своих переживаниях в Филадельфии. Вам нужно выговориться.

   Когда Сивилла рассказала о том, как с ее точки зрения вы глядел период со второго по седьмое января 1958 года, проведенный в Филадельфии, доктор решила, что хорошо было бы выяснить у Пегги Энн и Пегги Лу, каков их взгляд на эту историю. Однако на данной стадии анализа было невозможно вызвать Пегги. Доктору оставалось только ожидать их спонтанного появления. Это произошло лишь через месяц.

   Между тем Сивилла вернулась к занятиям. Но она продолжала жить в страхе из-за того, что могло случиться или даже случилось в Филадельфии. Она не принимала и не могла принять уверения доктора Уилбур в том, что эти существа внутри ее не способны на зло. С тех пор как начался анализ, они увозили ее не только в Филадельфию, но и в Элизабет, Трентон, Алтуну и даже в Сан-Франциско. Куда они отвозили ее до начала анализа, она зачастую просто не знала. Эти «другие» распоряжались ее кошельком, ее телом, действуя вопреки ее воле. О том, что натворили «другие», она всегда узнавала только после происшедшего. И всегда боялась, что произошло нечто гораздо более ужасное, чем рассказала ей доктор Уилбур.

   Даже если «другие» не делали ничего плохого в юридическом или криминальном смысле, их действия постоянно вступали в противоречие с тем, что намеревалась предпринять Сивилла, заставляя ее изменять и перестраивать свои планы, – эти «другие» были победителями, выступавшими в свете прожектора ее отчаяния.

   Затем, спустя месяц после возвращения Сивиллы из Филадельфии, настал день, когда доктор сказала:

   – Я записала высказывания Пегги Лу и Пегги Энн на магнитофон. Когда вы услышите, чем они занимались в Филадельфии, вам станет значительно легче.

   Доктор произнесла это как бы между прочим, сильно сомневаясь, что после всех упорных, настойчивых отказов слушать «других» Сивилла вдруг согласится. Основной проблемой было заставить ее просто послушать.

   Зрачки Сивиллы расширились от страха.

   – Итак? – спросила доктор.

   Сивилла молчала.

   – Это может стать поворотным пунктом всего анализа.

   – Не понимаю, каким образом, – еле слышно ответила Сивилла: у нее сдавило горло.

   – Лишь познакомившись с «другими», вы сможете заставить их стать частью себя, сделать их переживания своими переживаниями, их воспоминания – своими воспоминаниями.

   – Я не хочу участвовать в этом. Доктор, зачем вы меня терзаете?

   – Если бы речь шла о соматическом заболевании, – объяснила доктор, – вы бы не стали рвать рецепт на лекарство, способное помочь вам преодолеть кризис и выздороветь.