Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

– Ах да, вот еще что, – вспоминал он, покачивая ногой, – помнишь, мы на кино деньги давали? Ну фильм, где все время летают на самолетах, на наших?

– Ну да, что-то было такое, – ответил Вольфганг, хотя припоминал все очень смутно. Кажется, у этого фильма была продюсерша, немолодая, но очень эффектная женщина с огромным бюстом, с которой Вольфганг, тогда еще заместитель отошедшего от дел Вебера, был старомодно учтив и спонсорство ей пробил.

– Тебя приглашают, персонально, сегодня вечером. Очень ждут. Пойди, посмотри кино, пожми ручки… Познакомишься с актрисами…

– Вечером, сегодня… вроде не собирался, – лениво отвечал Вольфганг, но вдруг вспомнил свою ночную квартиру и решил, что, может, стоит пойти.

– Знаешь, кто там еще спонсор? – Юрген усмехнулся своей тошнотворно-сладкой улыбочкой. – Alice, телефонная компания… И там будет сама Элис, их модель. Ну знаешь, такая… которая на всех рекламах…

Под смех Юргена Вольфганг вспоминал, как мчался в такси по вечернему Берлину в кинотеатр. Над улицей, по которой он ехал, как арка, стоял гигантский рекламный щит компании Alice, с той самой моделью. Она была в босоножках и короткой юбке, глуповатая, но смазливая улыбчивая блондинка. Машины проносились под ее юбкой, и точно под ней Вольфганг, невольно задрав голову, увидел металлические распорки, уродливые леса, сверкнувшие тусклой ржавчиной в свете фар. Водитель-китаец ехал, склонившись к приборной панели, будто колдовал там, и на фоне огней казался черной безмолвной тенью.

Когда Вольфганг зашел в кинотеатр, фильм как раз начинался. Приглашенные, держа невесомые бокалы с шампанским, в которых тонкими ниточками вились пузырьки, все еще заходили в зал. Элис он среди них не нашел, хотя узнал одного из топ-менеджеров компании, с которым когда-то встречался по теперь уже забытому делу.

«Неравнозначная замена», – подумал Вольфганг и смерил взглядом ассистенток, державших подносы с шампанским. Длинноногие блондинки – каждая вполне могла бы быть Элис…

Он сел на задний ряд, не хотел, чтобы его заметили, – но продюсерша, говорившая у освещенного экрана вступительное слово, выцепила его хищным взглядом и громко произнесла в микрофон слова благодарности. Пришлось встать, помахать ручкой, согнуться в полупоклоне, сесть – и потом уговаривать себя, что согнулся артистично, непринужденно, а не потому, что в животе опять ожила эта дрянь.

Фильм был хороший, но в общем неинтересный – что-то про Германию и Турцию, про постоянно перемещавшихся или просто бегавших туда-сюда людей, которых время от времени убивали, – тогда следующим кадром шел гроб, спускавшийся на транспортере из темного грузового люка самолета. Как и указано было в спонсорском соглашении, оператор прилежно давал общий план, обходил самолет полукругом – гроб оказывался на заднем плане, а на переднем – сияющее хвостовое оперение с логотипом «Дойче Люфттранспорт».

– Идиоты! – стиснул зубы Вольфганг и вдруг понял, что сердится не на подрыв имиджа родной компании, а именно на эти гробы, на то, как они, черные и тяжелые, безразлично опускаются на землю, в летнем зное, в солнечных бликах… Он захотел встать и выйти – но вовремя заметил, что продюсерша смотрит на него, и остался.

Свет загорелся, приглашенные сдержанно похлопали, режиссер собирался сказать что-то еще, но, почувствовав неуместность, просто пригласил всех в фойе, на неофициальную часть.

У самого выхода из зала подошла продюсерша, Вольфганг взял ее под руку, они вместе направились в красивый, в стиле двадцатых годов, вестибюль кинотеатра, где был устроен импровизированный бар и ловкие молодые люди наливали гостям напитки.

– Мы очень рады, что работаем именно с вами, – продюсерша легонько трогала Вольфганга за пиджак, порхала костлявыми пальцами, на которых громоздилось слишком много золота. – Ваши самолеты самые красивые, самые благородные… Они очень дополнили наш фильм.

– Я тоже рад, – отвечал рассеянно Вольфганг, – только я не совсем понял, о чем он.

Продюсерша принялась объяснять, Вольфганг кивал, с удивлением понимая, что ему противна эта женщина, ее заискивание, ее огромная грудь, ее густо намазанное косметикой лицо и немолодая, словно жеваная шея.

– Разные народы должны жить в мире и согласии… Вы что пьете? – спросила она, принимая из рук бармена вычурный, с зонтиками и горой фруктов сверху, коктейль.

Вольфганг, повернувшись к официанту, попросил двойной коньяк.

Уже допивая, вдруг заметил в толпе знакомое лицо. Девушка в туфлях с закругленными носками, в черном платье с белым воротником, с вуалеткой, под которой, словно пойманные, бились длинные ресницы, – он откуда-то знал ее. Вольфганг одним махом допил остатки коньяка и вспомнил, что это девушка из эскорт-агентства, которую он несколько раз вызывал к себе на квартиру, полька – она приходила с сумочкой, полной изящных игрушек – плеток, наручников, повязок на глаза…

Он шагнул в ее сторону, и она, повернувшись и увидев его, дернулась, отпрянула. Но Вольфганг уже махнул рукой, встретился с ее взглядом, неожиданно колючим из-под мягких ресниц.

– Привет! И ты здесь… надо же…

– Привет, – ответила она неохотно, и сейчас же рядом с ней оказался темноволосый парень.

– Это Рафал, мой друг. Он режиссер, а для этого фильма делал монтаж, – представила она поспешно.

Рафал был молод, идеально выбрит, с блестевшими гелем волосами. Он был в черной рубашке с запонками, в пиджаке из недорогих, который тем не менее ладно сидел на его стройной фигуре.

«Молодость», – подумал Вольфганг со смутным сожалением и протянул руку, которую режиссер не сразу пожал. А пожав, обнял свою девушку за плечи и увел ее в сторону, где беседовала кучка молодых киношников.

Вольфганг пожал плечами и направился к бару, где взял еще один коньяк. Тепло разлилось по всему телу, и впервые за этот день он ощутил спокойствие. Люди вокруг передвигались, разговаривали, женщины шумели платьями, мужчины подносили зажигалки к сигаретам и смеялись – все было уютно и мило. А главное – боль ушла, живот сладко молчал.

«Ну и слава богу, а то напридумывал чего-то», – сказал себе Вольфганг, приканчивая третий коньяк и заказывая четвертый. Опьянел он быстро и снова разговаривал с продюсершей уже благодушно, даже рассказал ей анекдот про большую грудь, показывая все жестами, и пару раз, в виде демонстрации, дотронувшись до ее бюста. Женщина изобразила возмущение, но, кажется, не обиделась.

Были еще турецкий консул и русский журналист, с которым все, в том числе и Вольфганг, выпили водки. Потом все курили, а Вольфганг сказал, что бросил. Он и правда бросил уже много лет назад, но вдруг, при виде дымящихся в пальцах сигарет, ему тоже захотелось покурить. Хмельные мысли путались, он не мог понять, как он будет курить,