Талтос - Энн Райс

— Что за тела мы собираемся выкапывать? — спросила Мэри-Джейн, сильно нахмурившись.

— Ох, перестань читать мои мысли! Не будь ты сучкой Мэйфейр, будь лучше ведьмой Мэйфейр. Помоги-ка мне с этой коробкой.

Мона ногтями отодрала клейкую ленту и подняла крышку.

— Мона, я не знаю… Тут еще чьи-то вещи!

— Да-а, — протянула Мона. — Но этот кто-то тоже часть моего наследия, этот кто-то тоже имеет собственную ветвь на фамильном дереве, и сквозь все дерево, от самых корней, течет эта сила, наш жизненный сок. Он тоже был его частью, он жил во всем этом, да, ты можешь сказать, это все древность, но это живет долго и вечно, вроде как деревья. Мэри-Джейн, ты знаешь, что деревья живут дольше всех на земле?

— Да, я это знаю, — ответила Мэри-Джейн. — Те деревья, что в Фонтевро, они такие огромные. Я хочу сказать, там есть кипарисы, которые стоят прямо в воде…

— Тсс, — прошептала Мона.

Она сняла все коричневые листы обертки — вещи были упакованы так, словно это был фарфор «Мария Антуанетта», который предстояло отвезти в Исландию, — и увидела первую страницу пачки листов в тонком пластике, связанных толстой резиновой лентой. Каракули, настоящие каракули, паучьи следы, с длинными «д» и «у» и крошечными гласными, которые кое-где выглядели просто точками. Но Мона могла это прочитать.

Она согнула пальцы и ногтями разорвала пластик.

— Мона Мэйфейр!

— Тихо, девочка! — отозвалась Мона. — Я это и собиралась сделать. Будешь моей союзницей и доверенным лицом или хочешь прямо сейчас уйти? Кабельное телевидение в этом доме принимает все существующие каналы, так что можешь отправиться в свою комнату и посмотреть телевизор, если тебе не хочется быть рядом со мной, или можешь поплавать в бассейне, или набрать цветов, или выкопать те тела, что под деревом…

— Я хочу быть твоей союзницей и доверенным лицом.

— Тогда положи руку вот сюда, моя деревенская родственница. Чувствуешь что-то?

— О-о-ох! Ничего себе!

— Это он написал. Ты видишь перед собой рукопись, созданную нечеловеком! Смотри!

Мэри-Джейн опустилась на колени рядом с Моной. И прижала кончики пальцев к листу. Ее плечи ссутулились, льняные волосы упали по обе стороны лица, роскошные, как парик. Светлые брови выделялись на темном загорелом лбу, и можно было рассмотреть практически каждый их волосок. Что она думала, ощущала, видела? Что означало выражение ее глаз? «Эта девочка вовсе не глупа, — подумала Мона, — да, без сомнения, не глупа. Проблема в том…»

— Мне так хочется спать, — внезапно сказала Мона, осознав это лишь тогда, когда сказала вслух. И прижала ладонь ко лбу. — Интересно, Офелии хотелось спать перед тем, как она утонула?

— Офелия? Ты говоришь об Офелии из «Гамлета»?

— О, ты знаешь, о чем я говорю? Это прекрасно! Знаешь, Мэри-Джейн, я люблю тебя!

Она посмотрела на Мэри-Джейн. Да, это была ее Совершенная Кузина, Кузина, которая могла стать Главной Подругой, которая могла знать все то, что знала Мона. А ведь никто, вообще никто не знал всего того, что знала Мона.

— Но я такая сонная… — Глядя на яркую нарядную люстру, Мона мягко опустилась на пол, вытянула ноги и руки. — Мэри-Джейн, ты не могла бы сама покопаться в этой коробке? Если я знаю кузена Райена, а я его знаю, пачка с генеалогией помечена.

— Да, — откликнулась Мэри-Джейн.

Как приятно было, что она перестала спорить.

— Нет, я не спорю, я просто прикинула, что, оказавшись здесь, мы уже и так зашли слишком далеко, а эти записи сделаны существом нечеловеческим… Ну, я, собственно, к тому, что, когда посмотрим, можно все уложить обратно.

— Точно, — согласилась Мона, прижимаясь щекой к прохладному полу. От досок исходил такой сильный запах! — А оказавшись здесь, — сказала она, передразнивая Мэри-Джейн, но совершенно беззлобно, — и понимая, что знание драгоценно, мы должны искать его, где только сможем.

И тут случилось самое невероятное. Мона закрыла глаза — и псалом зазвучал сам собой. А ей оставалось только слушать. Мона не произносила эти слова, не напевала ноты, все возникало само собой, как будто Мона участвовала в одном из тех экспериментов с сознанием, когда к какой-то части мозга присоединяют электроды, и — раз! — ты уже видишь какие-то картины или ощущаешь запах ручья на холме за домом, где жила в раннем детстве!

— Вот мы обе и должны осознать, что ведьмовство — это необъятная наука, — сонно пробормотала Мона, и прелестный псалом не мешал ей говорить, потому что он теперь сам себя исполнял. — Что это алхимия, и химия, и наука о мозге и что все это, собранное вместе, рождает магию, чистую, милую магию. Мы не растеряли свою магию в век науки. Мы открыли целый букет новых тайн. Мы победим.

— Победим?

«Ох, Мэри, мы сегодня увенчаем тебя цветами, королева ангелов, королева Мая… Ох, Мэри, мы увенчаем тебя сегодня…»

— Эй, ну-ка, глянь, у него тут целая папка ксерокопий: «Последовательная опись: имеющие отношение к делу страницы, незавершенная генеалогия…»

Мона снова перевернулась на спину. Мгновение-другое она не понимала, где они находятся. Комната Роуан. Маленькие призмы хрустальных подвесок над головой. Люстра, которую повесила здесь Мэри-Бет, та, из Франции… Или ее привез Джулиен? Джулиен, где ты? Джулиен, как ты допустил, чтобы со мной случилось такое?

Но призраки не отвечают, если сами того не хотят или если у них не появляется какая-то причина к тому.

— Ну, я уже читаю эту незавершенную генеалогию.

— Нашла?

— Да, и оригинал, и ксерокопию. В маленьких папках. И он тут обвел кружком Майкла Карри, точно, а потом тут насчет того, что Джулиен переспал с какой-то ирландской девушкой и эта девушка отдала своего ребенка в сиротский приют Святой Маргариты, а потом стала сестрой милосердия, сестрой Бриджет-Мэри. А ребенок, девочка, та, что попала в приют, потом вышла за пожарного по фамилии Карри и родила ему сына. И так дошло до Майкла! Вот, тут написано.

Мона хохотала и хохотала.

— Джулиен когда-то был львом! — заявила она. — Ты знаешь, что делает лев-самец, когда приходит в новый прайд? Он убивает всех молодых львов, и все самки после этого принадлежат ему, а потом они производят столько потомства, сколько смогут. Это сохранение наследственности. И Джулиен это знал. Он всего лишь улучшал популяцию.

— Да, судя по тому, что я слышала, он был весьма разборчив в этом вопросе, ну, насчет того, кто должен выжить. Бабуля мне рассказывала, что он пристрелил нашего прапрапрапрадеда.

— Не уверена, что это правильное количество «пра». А что еще там есть, в этих бумагах?

— Ну, сахарная моя, по правде говоря, я не могу это разобрать, если тут нет чьих-то пометок. А вообще тут много всего. Но знаешь, на что это похоже? Это похоже на каракули человека под сильным кайфом, когда он думает, что жутко умен, а на следующий день смотрит и видит только какие-то кривые линии — просто линии, понимаешь? Вроде как на кардиограмме.

— Вот только не говори мне, что ты была еще и сиделкой!

— Была какое-то время, это было в той сумасшедшей коммуне, где нас заставляли каждый день делать клизмы, чтобы избавиться от загрязнений организма.

Мона снова засмеялась. Это был чудесный сонный смех.

— Не думаю, чтобы в коммуне Двенадцати Апостолов смогли бы заставить меня делать такое, — пробормотала она.

Люстра была чертовски эффектна. И то, что Мона так долго жила, не улегшись на полу и не посмотрев на одну из таких вещей, было непростительно. Псалом продолжал звучать, только теперь, о чудо из чудес, он исполнялся на каком-то инструменте, может быть вроде арфы, и каждая нота сливалась со следующей. Мона почти не ощущала под собой пола, когда сосредоточивалась на музыке и люстре наверху.

— Ты ведь не задержалась в той коммуне? — сонно спросила она. — Звучит просто ужасно.

— Конечно не задержалась. Я заставила маму убраться оттуда. Я сказала: «Слушай, или ты уезжаешь со мной, или я сваливаю отсюда одна». А поскольку мне тогда было около двенадцати лет, она не могла такое допустить. Слышь, тут опять имя Майкла Карри. И вокруг него кружок нарисован.

— Лэшер нарисовал? Или Райен?

— Ты меня спрашиваешь? Это же ксерокс, не знаю. Нет, погоди, кружок нарисован уже на ксерокопии. Должно быть, Райен, и тут что-то говорится о «колдах». А, наверное, это «колдуны».

— Именно так, — подтвердила Мона. — Это староанглийский. Я время от времени выясняю происхождение каждого слова, что относится к ведьмам и колдовству.

— Да, я тоже. Колдун, точно. Или это может означать, и не спорь, может означать кого-то, кто всегда знает истину, так?

— И подумать только, что именно дядя Джулиен хотел, чтобы я этим занялась, этой головоломкой, но ведь призрак знает свое дело, а дядя Джулиен мог и не знать. Мертвые не все знают. Злые люди знают, хоть живые, хоть мертвые, или, по крайней мере, знают достаточно, чтобы запутать нас в такой паутине, из которой нам никогда не выбраться. Но Джулиен не знал, что Майкл его потомок. Уверена, что не знал. Он бы тогда не велел мне прийти.