Талтос - Энн Райс

Что до Гордона, на него и смотреть было больно: это разочарование явно было для него куда важнее самой жизни. И в самом деле, ему как будто уже нанесли смертельный удар.

Эш тоже смотрел на Тессу — восхищенно, возможно, с нежностью, определенно с тревогой, а может быть, даже с жалостью.

— Вы лжете, — сказал наконец Стюарт. Но это было лишь отчаянное, надломленное бормотание. — Вы придумали чудовищную и гнусную ложь.

Эш не потрудился ему ответить. Он улыбнулся и кивнул Тессе.

— Стюарт, моя музыка… Пожалуйста, сыграй мою музыку. Сыграй мою музыку для… для Эша!

Она одарила Эша низким поклоном и еще одной улыбкой. Он тоже поклонился и протянул ей руки.

Гордон в кресле был не способен двинуться с места.

— Это неправда… — еще раз пробормотал он, хотя и сам уже не верил своим словам.

Тесса начала напевать какую-то мелодию, снова повернувшись вокруг себя.

— Сыграй музыку, Стюарт, сыграй ее!

— Я найду, — негромко откликнулся Майкл.

Он огляделся, отчаянно надеясь на то, что речь шла не о каком-то инструменте вроде арфы или скрипки, вообще о чем-то таком, что требовало исполнителя, потому что, если бы это оказалось так, он бы с делом не справился.

Он чувствовал себя разбитым, не в силах испытывать то огромное облегчение, которое ему следовало бы испытать. Ему было невероятно грустно. На какое-то мгновение его взгляд остановился на Роуан. Она тоже, казалось, потерялась в печали, закуталась в нее, и ее глаза следили за танцующей фигурой, теперь уже отчетливо напевавшей мелодию, которую Майкл знал и любил.

Наконец Майкл нашел аппаратуру — современную стереоустановку, выглядевшую почти мистически технологичной, с сотнями крошечных цифровых экранчиков и кнопок. Провода от нее ползли во всех направлениях к динамикам, подвешенным на равных расстояниях вдоль стены.

Майкл наклонился, пытаясь прочитать название диска в проигрывателе.

— Это как раз то, чего она хочет, — сказал Стюарт, продолжая смотреть на женщину. — Просто включите. Она постоянно это слушает. Это и есть ее музыка.

— Потанцуй с нами, — попросила Тесса. — Разве тебе не хочется потанцевать с нами?

Она шагнула к Эшу, и на этот раз тот не смог устоять. Он взял Тессу за руки, потом обнял, как мужчина обнимает женщину в вальсе, в современной интимной позе.

Майкл нажал на кнопку.

Мелодия началась с низких, пульсирующих басовых нот, медленно поплывших из многочисленных динамиков; потом вступили трубы, ровно и жарко, перекрывая слабый голос клавесина, подхватывая ту же мелодическую нить и забирая первенство, за ними следовали струнные.

Эш повел свою партнершу грациозными широкими па по плавному кругу.

Это был Канон Пахельбеля[12]. Майкл сразу его узнал, но исполнялось произведение так, как он никогда не слышал: в искусной аранжировке, с полным звучанием духовых, что, наверное, и задумывал композитор.

Могло ли вообще существовать нечто более грустное, чем это сочинение, что-либо более далекое от романтики? Мелодия нарастала, выходя за пределы стиля барокко, трубы, струнные, клавесин теперь пели собственные партии с душераздирающей яркостью, и от этого музыка казалась одновременно и вечной, и исходящей из глубины души.

Она несла танцующих, их головы мягко склонялись, их широкие движения были изящными и медленными и безупречно следовали инструментам. Эш теперь улыбался так же открыто и просто, как Тесса. А когда ритм ускорился, когда трубы начали выводить трели с идеальной осторожностью, когда волшебным образом в композицию вплелись голоса, их танец становился все быстрее и быстрее, и Эш почти играючи поворачивал Тессу все более и более дерзко. Ее юбка развевалась, маленькие ноги двигались с бесконечной грацией, каблуки негромко постукивали по деревянному полу, на лице сияла улыбка.

Потом к звучанию добавился еще один звук, и постепенно до Майкла дошло, что это голос Эша; Эш пел. Слов не было: он просто гудел с открытым ртом. Тесса тут же поддержала его, и их безупречные голоса взлетели над темной страстью труб, без усилий следуя крещендо, и теперь, когда ритм ускорился, танцоры, выпрямив спины, почти смеялись, испытывая, казалось, чистое блаженство.

Роуан наблюдала за высоким царственным мужчиной и гибкой, грациозной сказочной королевой, и за стариком, так вцепившимся в подлокотники кресла, как будто его силы подходили к концу, и глаза ее наполнялись слезами.

Юрий словно окончательно утратил власть над собой, его как будто что-то разрывало изнутри. Он прислонился к стене, застыл и лишь взглядом следил за танцующими.

Взгляд Эша был теперь игривым, но обожающим, он покачивал головой и склонялся более свободно, а двигался еще быстрее, чем прежде.

Они танцевали и танцевали, кружа по краю освещенного пространства, то ныряя в тень, то выходя из нее, словно исполняя серенаду друг для друга. Выражение лица Тессы было восторженным, как у маленькой девочки, дождавшейся исполнения своего самого великого желания.

Майклу казалось, что им — Роуан, Юрию и ему самому — следовало бы удалиться и оставить наедине трогательную и нежную пару. Может быть, только в объятии они могли по-настоящему познать друг друга. А они как будто совсем забыли о зрителях и о том, что ждало их впереди.

Но он не мог уйти. Никто не двинулся с места, а танец все продолжался и продолжался, пока наконец ритм не замедлился, пока инструменты не зазвучали тише, предупреждая, что вскоре им придется умолкнуть, и ведущая линия канона в последний раз слилась с голосом, звучавшим в полную силу, а потом смягчилась, отодвинулась вдаль, и вперед выступила труба, чтобы издать финальную грустную ноту…

И наступила тишина.

Пара остановилась точно в центре комнаты, и свет лился на их лица и на их мерцающие волосы.

Майкл прислонился к стене, не в силах сдвинуться с места, и просто смотрел на них.

Подобная музыка задевает до глубины души. Она выводит на свет ваши разочарования и вашу пустоту. Она говорит: «Жизнь может быть вот такой. Помни об этом».

Тишина.

Эш поднял руки волшебной королевы и внимательным взглядом обвел остальных. Потом он поцеловал ладони Тессы и отпустил их. А она стояла, пристально глядя на него, как будто влюбленная, но, может быть, не в него, а в музыку, в танец, в свет, во все вокруг…

Эш отвел ее к ткацкому станку, мягко заставил сесть на табурет, а потом повернул ее голову так, чтобы глаза Тессы вернулись к прежнему занятию. Она тут же внимательно всмотрелась в ткань, как будто забыв о присутствии Эша; пальцы потянулись к нитям и сразу же принялись за работу.

Эш отошел, стараясь не издавать ни звука, а потом повернулся и посмотрел на Стюарта Гордона.

Ни мольбы, ни протеста не прозвучало из уст старика, завалившегося набок в кресле; его глаза медленно скользнули от Эша к Тессе, потом снова к Эшу.

Наверное, настал тот самый чудовищный момент. Майкл этого не знал. Но должна же была прозвучать какая-то история, какое-то длинное объяснение, какое-то отчаянное повествование должно было предшествовать… Гордон должен был попытаться. Кто-нибудь должен был попытаться. Что-то должно было случиться, чтобы спасти это отчаявшееся человеческое существо хотя бы потому, что это был именно человек, и что-то должно было предотвратить предстоящую казнь…

— Мне нужны имена остальных, — произнес Эш в своей обычной мягкой манере. — Я хочу знать, кто твои пособники внутри ордена и вне его.

Стюарт ответил не сразу. Он не шевельнулся, не отвел взгляда от Эша.

— Нет, — сказал он наконец. — Их имена я тебе не назову.

И это прозвучало с твердостью, какой Майкл никогда не слышал. Этот человек, охваченный болью, явно не поддался бы никаким убеждениям.

Эш спокойно направился к Гордону.

— Подожди, — сказал Майкл. — Пожалуйста, Эш, подожди.

Эш остановился и вежливо посмотрел на Майкла.

— В чем дело, Майкл? — спросил он так, как будто и не желал этого знать.

— Эш, пусть он расскажет нам все, что знает, — попросил Майкл. — Пусть расскажет всю историю!

Глава 17

Все изменилось. Все стало легче. Она лежала в руках Морриган, а Морриган лежала в ее руках, и…

Был вечер, когда она открыла глаза.

Что за потрясающий сон ей приснился! С ней как будто были Гиффорд, Алисия и Старуха Эвелин, и не было смерти, не было страданий. Все они были вместе, даже танцевали, да, танцевали в хороводе.

Мона так хорошо себя чувствовала! Пусть сон забудется — ощущение все равно останется с ней. Небо было любимого цвета Майкла — фиолетового.

И еще рядом с ней стояла Мэри-Джейн и выглядела чертовски хорошенькой с ее льняными волосами.

— Ты Алиса в Стране чудес, — сообщила Мона. — Вот кто ты такая. Я буду звать тебя Алисой.