Талтос - Энн Райс

— Мисс Поросенок, — строго произнес Райен, — я с тобой разговариваю!

Мона расхохоталась. Мэри-Джейн тоже.

— Думаю, я неплохо справилась с ролью повара, — заявила Мэри-Джейн. — А в рис я только и положила что сливочное масло и чеснок.

— Так это масло! — провозгласила Мона, тыча пальцем в Мэри-Джейн. — Масло! Вот в чем секрет: везде клади масло!

Она взяла ломоть белого хлеба и зачерпнула им кусок таявшего на блюдце масла.

Райен посмотрел на свои часы, что означало: он не может задержаться здесь больше чем на четыре минуты. И слава богу, он ни слова не сказал о том, что собирается забрать Мэри-Джейн.

— Так в чем дело, парниша? — спросила Мона. — Давай, ошарашь меня! Я выдержу.

— Не уверен, — негромко откликнулся Райен.

Это вызвало новый взрыв смеха. А может быть, дело было в смущенном выражении лица Райена. Мэри-Джейн безудержно хихикала. Она стояла рядом с Райеном, зажимая рот ладонью.

— Мона, я ухожу, — сказал он. — Но там, в хозяйской спальне, несколько коробок с бумагами. Это то, что было нужно Роуан: записи, привезенные из ее последней квартиры в Хьюстоне.

Он бросил многозначительный взгляд на Мэри-Джейн, как бы говоря: «Ей об этом знать не полагается».

— Ах да, записи, — откликнулась Мона. — Я слышала, как вы о них говорили в последний вечер. Знаешь, Райен, я слышала забавную историю о том, что когда Дафна Дюморье… Ты ведь знаешь, кто это?

— Да, Мона.

— Ну вот, когда она писала «Ребекку», все началось с того, что она решила провести эксперимент: как долго она может писать, не называя имени главного героя. Мне Майкл рассказывал. И это так и есть. И ты ведь знаешь, что к концу романа эксперимент утратил смысл. Но ты из этого романа так и не узнаешь имени Макса де Винтера. И из фильма тоже. Ты видел этот фильм?

— К чему все это?

— Ну, это очень на тебя похоже, Райен, ты собираешься пойти к могиле, но не желаешь произносить имя Лэшера.

И она снова расхохоталась.

Мэри-Джейн смеялась и не могла остановиться, как будто что-то знала.

Нет ничего веселее, чем когда кто-то смеется над удачной шуткой, но не для тех, кто даже не улыбнется и просто яростно таращится на вас.

— Не трогай те коробки, — торжественно произнес Райен. — Они принадлежат Роуан! Но я должен тебе кое-что сказать о Майкле, нечто такое, что я нашел в генеалогических исследованиях в тех документах. Мэри-Джейн, пожалуйста, сядь и продолжай ужин!

Мэри-Джейн села.

— Ну да, генеалогия, — кивнула Мона. — Вау, может быть, Лэшер знал что-то такое, чего мы не знали? Мэри-Джейн, генеалогия является не просто предметом особого интереса в этой семье, это настоящая мания! Райен, твои четыре минуты почти истекли.

— Какие четыре минуты?

Мона снова засмеялась. Он должен был уйти. А она может и заболеть, если будет вот так хохотать.

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, — заявила Мэри-Джейн, снова вскочившая с места, как будто для по-настоящему серьезного разговора ей было необходимо стоять. — Вы хотите сказать, что Майкл Карри тоже Мэйфейр. А я вам уже говорила!

Все краски исчезли с лица Райена.

Мона допила четвертый стакан молока. Она покончила с рисом и, взяв сервировочное блюдо, сняла крышку и высыпала на свою тарелку еще одну маленькую горку мягких, исходящих паром рисовых зерен.

— Райен, хватит таращиться на меня, — сказала она. — Что там насчет Майкла? Мэри-Джейн права, да? Мэри-Джейн сказала, что он Мэйфейр, как только его увидела в первый раз.

— Так оно и есть, — заявила Мэри-Джейн. — Я сразу увидела сходство, и вы знаете, на кого он похож? Он похож на того оперного певца.

— Какого оперного певца? — спросил Райен.

— На Тирона Макнамару. Его фотографии есть у Беатрис. Те гравюры у нее на стене. Отец Джулиена. Ну, Райен, он должен быть вашим прапрадедом. Я видела множество таких родственников в генеалогической лаборатории, похожих на него, — наверное, ирландцы, вы никогда не замечали? Конечно нет, но ведь тогда у всех вас есть ирландская кровь, французская кровь…

— И датская кровь, — добавил Райен сдавленным голосом. Он посмотрел на Мону, потом снова на Мэри-Джейн. — Мне надо идти.

— Погоди секунду. Так это все? — поинтересовалась Мона. Она проглотила очередную порцию риса и выпила еще молока. — Ты именно это собирался мне сказать? Что Майкл — Мэйфейр?

— Там, в тех бумагах, есть упоминание, которое относится к Майклу, и весьма недвусмысленно.

— Черт побери, ты это не всерьез? — воскликнула Мона.

— Вы все просто боже-е-ественно в родстве между собой! — сказала Мэри-Джейн. — Это как в королевских семьях. А тут вот сидит сама царица!

— Боюсь, ты права, — согласился Райен. — Мона, ты принимаешь какие-то лекарства?

— Определенно нет, зачем бы я стала так поступать со своей дочкой?

— Ну, у меня просто выбора нет, надо идти, — сказал Райен. — Постарайтесь вести себя хорошо. Помните, что вокруг дома охрана. Я не хочу, чтобы вы выходили наружу. И пожалуйста, не злите Эухению!

— Чушь все это, — возразила Мона. — Не уходи. Ты звезда вечеринки. А что значит «не злите Эухению»?

— Когда придешь в чувство, — сказал Райен, — позвони мне, если не трудно. И что, если ребенок окажется мальчиком? Наверняка ты не собираешься рисковать его жизнью и проводить тест на определение пола.

— Это не мальчик, глупый, — возразила Мона. — Это девочка, и я уже назвала ее Морриган. Я позвоню. Ладно?

Райен ушел, спеша на свой особый, тихий лад. Так торопятся монахини или врачи. С минимальным шумом и суетой.

— И не трогайте те бумаги! — крикнул он уже из-за двери.

Мона расслабилась, глубоко вздохнула. Насколько она знала, Райен был последним взрослым, которому было предписано присматривать за ними.

Но что там насчет Майкла?

— Боже, ты думаешь, все это правда? Эй, Мэри-Джейн, когда мы поужинаем, давай поднимемся наверх и заглянем в те записи!

— Ох, Мона, не знаю… Он же только что сказал, что эти документы принадлежат Роуан. И не велел их трогать. Мона, съешь немножко сливочного соуса. А цыпленка не хочешь? Это лучший цыпленок из всех, что я готовила!

— Сливочный соус! Ты не говорила, что есть сливочный соус. Морриган не хочет мяса. Не нравится ей мясо. Послушай, у меня есть все права заглянуть в те бумаги. Если это он написал, если это он оставил что-то в своих записях.

— Кто «он»?

— Лэшер. Ты знаешь, кто это. Только не говори, что бабушка тебе не рассказывала.

— Она рассказывала, конечно. А ты в него веришь?

— Верю ли я, куколка? Да он чуть не напал на меня! Я чуть не вписалась в общий ряд, как моя мать, и тетя Гиффорд, и другие несчастные умершие женщины Мэйфейр. Конечно, я в него верю, почему бы… — Мона вдруг поймала себя на том, что показывает пальцем в сад, в сторону того самого дерева.

Нет, нельзя говорить ей об этом, она же поклялась Майклу, что никогда никому не расскажет о том, кто похоронен там, и о другой закопанной, невинной Эмалет, той, что должна была умереть, хотя никогда никого не обидела.

«Только не ты, Морриган, не беспокойся, малышка моя!»

— Длинная история, сейчас для нее не время, — сказала она Мэри-Джейн.

— Я знаю, кто такой Лэшер, — кивнула Мэри-Джейн. — Знаю, что произошло. Бабушка мне рассказала. Другие не высказывались прямо и просто говорили, что он убивал женщин. И что мы с бабушкой должны перебраться в Новый Орлеан и держаться поближе ко всем. Ну ты понимаешь. А мы ничего такого не сделали. И ничего с нами не случилось!

Она пожала плечами и покачала головой.

— Это могло стать ужасной ошибкой, — сказала Мона.

Сливочный соус с рисом был чудо как хорош. Почему Морриган так нравится белая пища?

«Деревья были усыпаны яблоками, и мякоть их была белой, и клубни, и корни, что они выдергивали из земли, были белыми, и это был рай…»

Стоит только посмотреть на звезды! Был ли тот неиспорченный мир действительно неиспорченным, или повседневные природные опасности были так ужасны, что все рушилось, как рушится теперь? Если живешь в страхе, какое значение может иметь?..

— В чем дело, Мона? — окликнула ее Мэри-Джейн. — Эй, очнись!

— Да, вообще-то, ни в чем, — ответила Мона. — Я вдруг вспомнила сон, что видела там, в саду. Я как будто вела весьма неприятный разговор с кем-то… Знаешь, Мэри-Джейн, людей следует специально обучать взаимопониманию. Вот прямо сейчас, ты и я, мы учим друг друга понимать друг друга. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, абсолютно понимаю. Ты можешь в любой день схватить телефон, позвонить мне в Фонтевро и сказать: «Мэри-Джейн, ты мне нужна!» — и я тут же вскочу с места, поймаю попутку и моментально буду рядом с тобой!

— Да, вот именно, точно так, ты понимаешь, что я подразумевала, ты будешь знать все обо мне, а я буду знать все о тебе. Ничего радостнее и не придумать. Да, был и такой сон… Мы все танцевали. Такой большой костер должен был меня напугать. Но во сне я была свободна, абсолютно свободна. Я ни о чем не беспокоилась. Нам нужно новое яблоко. Те захватчики не изобрели смерть. Это нелепое предположение, но можно понять, почему все думают, что это так… Вроде как все зависит от точки зрения, и если у тебя нет четкого представления о времени, если ты не видишь базовую сущность времени, что, конечно, понимали кочевые народы и те, кто живет плодами земли, хотя, возможно, в тропическом раю и не возникает такой взаимосвязи с сезонами, потому что их там, по сути, нет… Игла, воткнутая в небеса. Ты понимаешь, что я имею в виду?