Талтос - Энн Райс

«Да, — думал Майкл, — ты теперь живешь в целых сериях абсолютно новых реальностей. Может быть, именно поэтому ты принимаешь все это так спокойно. Ты видел призрака; ты слушал его; ты знаешь, что он там был. Он говорил тебе такое, чего ты никогда бы не придумал и не вообразил. И ты видел Лэшера, ты слышал его долгие мольбы о сочувствии, и это тоже было чем-то абсолютно невообразимым для тебя, чем-то таким, что было наполнено новыми сведениями и странными деталями, и ты с недоумением вспоминаешь о том, как страдал, слушая о несчастьях Лэшера, а теперь Лэшер похоронен под тем деревом… О да, не забывай, — говорил себе Майкл, — не забывай о том, как хоронил то тело, как опускал в яму голову, а потом нашел тот изумруд, поднял его и спрятал в темноте, а обезглавленное тело лежало там, на влажной земле, готовое к захоронению. Возможно, ты способен привыкнуть к чему угодно».

Майкл вдруг подумал, не это ли самое произошло и со Стюартом Гордоном. Не было сомнений в том, что Стюарт Гордон виновен, чудовищно и непростительно виновен во всем. Юрий в этом не сомневался. Но как этот человек умудрился предать собственные ценности?

Майкл был вынужден признаться себе, что всегда отличался особой восприимчивостью именно к такой вот кельтской таинственности и загадочности. Сама его любовь к Рождеству, возможно, уходила корнями в некую иррациональную тягу к ритуалам, рожденным на тех островах. А крошечные рождественские украшения, которые он с такой любовью собирал многие годы подряд, были на свой лад символами старых кельтских богов, и поклонение им налагалось на языческие тайны.

Его любовь к тем домам, что он восстанавливал, иногда подводила его так близко к той атмосфере древних тайн, старых замыслов и дремлющего знания, как только это вообще возможно в Америке.

Майкл осознал, что в каком-то смысле понимает Стюарта Гордона. И что очень скоро вид Тессы сможет полностью объяснить и жертвы Гордона, и его ужасающие ошибки.

Как бы то ни было, Майкл уже испытал столько, что теперь спокойствие для него было просто неизбежным.

«Да, — думал он, — ты прошел через все это, и все это тебя использовало и потрепало, а теперь ты стоишь здесь, возле деревенского паба в маленькой, живописной, как на открытке, деревушке, с плавно уходящей вниз мощеной улицей, и думаешь без каких-либо эмоций о том, что находишься рядом с чем-то, что не есть человек, но что так же умно, как любой человек, и скоро ты увидишь самку того же вида. И это событие столь необъятного значения, что никому на самом деле не захочется столкнуться с ним, разве что из уважения к человеку, которому предстоит умереть…»

Очень трудно больше часа ехать в машине с человеком, которому предстоит умереть.

Майкл докурил сигарету. Юрий как раз вышел из паба. Они были готовы ехать дальше.

— Ты дозвонился до Обители? — быстро спросил Майкл.

— Да, и даже не до одного человека. Я сделал четыре звонка, поговорил с четырьмя разными людьми. И если эти четверо, мои самые давние и близкие друзья, как-то во всем замешаны, то я в отчаянии.

Майкл легонько сжал плечо Юрия. И пошел следом за ним к машине.

Тут его посетила другая мысль: он совсем не обратил внимания на отношение Роуан к Талтосу. Майкл ни разу об этом не подумал за всю дорогу, даже тогда, когда глубокое, инстинктивное чувство собственника чуть не заставило его потребовать, чтобы машина остановилась и Юрий перебрался вперед, дабы он мог сесть рядом со своей женой.

Нет, он не собирался вникать в это. Он ни за что на свете не захотел бы знать, что думала или чувствовала Роуан, глядя на это странное существо. Он мог быть колдуном, исходя из его генетики, и, возможно, в связи с некими особенностями происхождения, о которых Майкл ничего не знал. Он не умел читать мысли. С самого первого момента их встречи Майкл был уверен, что Роуан, скорее всего, не пострадала бы, займись она любовью с этим странным существом, потому что теперь, когда она не могла больше иметь детей, у нее не могло бы случиться то чудовищное кровотечение, от которого погибали одна за другой жертвы Лэшера из семьи Мэйфейр.

Что до Эша… Если он и испытывал вожделение к Роуан, то благородно скрывал это, ведь он направлялся к женщине своего вида, возможно последней женщине-Талтос во всем мире.

«Кроме того, есть и более насущные темы для размышлений, — думал Майкл, садясь на пассажирское место и решительно захлопывая дверцу машины. — Неужели ты собираешься стоять и смотреть, как этот гигант убивает Стюарта Гордона? Ты ведь прекрасно знаешь, что не сможешь так поступить. Ты не можешь наблюдать, как кого-то убивают. Это невозможно. В тот единственный раз, когда такое случилось, все произошло очень быстро: просто выстрел из ружья, ты даже вздохнуть не успел… Конечно, ты и сам убил троих человек. А этот заблуждающийся ублюдок, этот безумец, который утверждает, что держит взаперти некую богиню, убил Эрона…»

Они уже выехали из деревушки, и та исчезла в сгущавшихся тенях. Каким нежным, каким ухоженным, каким домашним выглядел пейзаж… В любое другое время Майкл попросил бы остановиться, чтобы можно было немного пройтись пешком вдоль дороги.

Обернувшись, он с удивлением обнаружил, что Роуан наблюдает за ним. Она села сбоку и положила ноги на сиденье прямо позади Майкла, безусловно для того, чтобы хорошо его видеть. Конечно, ее наполовину обнаженные ноги выглядели потрясающе, но что с того? Роуан расправила юбку так, что можно было заметить лишь краешек бедра, обтянутого нейлоном.

Майкл протянул руку вдоль старой кожаной обшивки и положил левую ладонь на плечо Роуан, и она это позволила, молча посмотрев на него огромными и таинственными серыми глазами и даруя ему нечто куда более интимное, чем просто улыбка.

Майкл избегал ее все то время, пока они были в деревне, а теперь и сам не понимал, почему так делал. Почему? И, повинуясь порыву, решил сделать что-нибудь бесцеремонное и вульгарное.

Он перегнулся назад, обхватил ладонью затылок Роуан и быстро поцеловал ее, а потом откинулся на прежнее место. Роуан могла уклониться, но не сделала этого. А когда ее губы коснулись его губ, Майкл ощутил внутри резкий укол боли, и теперь эта боль начала быстро разгораться и разрастаться.

«Люблю тебя! Боже, дай любви еще один шанс!»

Майкл вдруг сообразил, что говорил совсем не с Роуан. Он говорил о ней сам с собой. Он откинулся на спинку сиденья и стал смотреть вперед, наблюдая за тем, как густеет темнота в небе и оно теряет последние капли фарфорового сияния, а потом, склонив голову набок, закрыл глаза.

Ничто не могло бы помешать Роуан безумно отдаться любви к этому существу, которое уже не могло иметь от нее чудовищных детей, — ничто, кроме ее брачных клятв и ее собственной воли.

И Майкл осознал, что он не уверен ни в той, ни в другом. Может быть, никогда уже не будет уверен.

За какие-нибудь двадцать минут остатки света в небе исчезли. Фары автомобиля прорезали тьму, и это могло бы быть любое шоссе в любой части света.

Наконец Гордон велел повернуть на следующем перекрестке направо, а потом сразу налево…

Машина повернула в лес, на дорогу, шедшую между высокими темными деревьями, — похоже, это были березы и дубы, а среди них цветущие фруктовые деревья, едва различимые в темноте. Цветы в свете фар казались розовыми.

После второго поворота они поехали по проселку. Лес стал гуще. Возможно, это были остатки древних, величественных, населенных друидами лесов, некогда покрывавших всю Англию и Шотландию, а может быть, и всю Европу, — неких лесов, которые с безжалостной уверенностью уничтожил Юрий Цезарь, чтобы богам его врагов пришлось либо убежать, либо умереть.

Луна светила вовсю. Майкл увидел небольшой мост, а потом очередной поворот, и вот они уже ехали вдоль маленького безмятежного озера. Далеко, по другую сторону воды, стояла какая-то башня — может быть, укрепление норманнов. Вид был настолько романтическим, что наверняка поэты прошлого века сошли бы с ума от красоты этого места. Может быть, они даже сами эту башню построили, и это была всего лишь одна из тех изумительных подделок, что выросли везде в период недавнего увлечения готикой, изменившего архитектуру и общий стиль по всему миру.

Но когда они обогнули озеро и подъехали к башне, Майкл рассмотрел ее более подробно. И понял, что это действительно круглая норманнская башня, довольно большая, пожалуй, в три этажа до верхних зубцов. Окна были освещены. Нижнюю часть строения загораживали деревья.

Да, это была именно она, норманнская башня. Майкл много их повидал в студенческие годы, когда бродил по туристическим тропам по всей Англии. Может быть, он даже и эту видел в какую-нибудь из суббот.

Впрочем, едва ли. Озеро, гигантское дерево слева, картина, близкая к совершенству… Теперь Майкл видел уже и основание другого, более крупного сооружения, без сомнения рассыпавшегося на отдельные камни под воздействием дождей и ветров, а потом заросшего диким плющом.